Владимир Ерохин - Вожделенное отечество

Конечно, в компании джазменов это звучало странно. Но мне приснилось, что именно в компании киряющих джазменов и кадрящихся девиц я произнёс следующий наставительный монолог: "У человека должна быть только одна жена. Если твоя жена умерла, женись на вдове или девице. Если жена твоя жива и ты не можешь с ней жить — разведись и уйди в монастырь".

— Опять певицы звонили, — сообщил Вернер.

— Что ж, отодрать мы их сможем, — согласился Мозырев, одним ухом прислушиваясь к тому, как неуверенно, словно боясь оступиться, пробует ноту тромбон.

От студии джаза к центру под проливным дождём тянулась унылая толпа москвичей, сопровождаемая густой цепью милиции. Они несли обвисшие от сырости плакаты со смутными угрозами в адрес президента Рейгана — кажется, собирались брать американское посольство. Набирали их в каждом районе, от всех предприятий по нескольку человек — как на овощную базу, или как отбирают-заложников — и вот они, в свой выходной субботний день, понуро брели по осенней мостовой отстаивать дело мира.

Привыкли понемногу лгать, подворовывать.

— Антисемитизма в Советском Союзе нет, — утверждал маленький, шустрый Яков Аронович Шмулевич, преподававший нам "марлей и тырпыр", то есть марксистско-ленинское учение о журналистике и теорию и практику партийно-советской печати, — потому что я его не чувствую.

— Надо, чтобы он, сука, чувствовал! — сказал, узнав об этом, Толя Каркуша.

Его досада напомнила мне кусок сливочного масла, который держал, не зная, в кого кинуть, потому что все вокруг были такими, что и по морде могли дать, пацан в пионерском лагере, приговаривая:

— Такой кусок масла пропадает.

В армии, напротив, масло ценилось на вес золота, и студент-солдат Шуйский, изучавший китайский язык, вернувшись из военных лагерей домой, намазал ломоть хлеба маслом и торжественно выбросил его в мусоропровод.

В другой компании — преимущественно художников и киноактёров, куда затесался один повар, — собирались ежегодно 23 февраля, в День советской армии, обряжались в армейские обноски (повар приходил во флотском), ели картошку, сваренную в мундирах, пили водку, курили махру, заворачивая её в газетные самокрутки, и ругались матом.

— Наше дело — убивать, — сказал полковник авиации. (Только что сбили корейский авиалайнер.)

А Наталья Сац говорила, что из-за этого шулера Рейгана с его крылатыми ракетами она не успевает даже сходить по маленькому делу, а когда все-таки сходит, то думает: "Боже, какое наслаждение!"

Наша армия дрочила пушки, пристреливала автоматы. А войны все нет и нет.

Они перетрахали друг друга. А войны все нет.

Ракеты содрогались от эрекции, готовые вонзиться в цель. А войны все нет — один онанизм, именуемый военно-патриотическим воспитанием.

Как виртуозно матерятся офицеры! Секс проступает на полотнищах знамён — пунцовых, с золотистыми махрами.

Но ширинки застёгнуты и пушки зачехлены. До той вожделенной минуты, когда щекастый маршал, сняв трубку алого полевого телефона, крикнет долгожданное: "Лось!" — что означает: "Началось!" И...

В конце концов Рейгану все это надоело, и он сказал своим учёным:

— Вот что, ребята, придумайте-ка что-нибудь, чтоб это ядерное оружие вообще не имело значения.

И они придумали "звёздные войны".

Тягаться с ними "старый крот" уже не мог. Стало ясно: нужна перестройка.

Мой тесть Борис Давидович встретил на улице ,Алма-Аты своего друга Натана и сообщил ему новость: что у него утром брился районный прокурор Джубаев и просил дать Натану характеристику.

— И что же ты ему сказал?

— Я сказал: "С него можно брать".

Сержант Вооружённых сил Святослав Николаевич Пономарёв вернулся домой из Афганистана. За обедом он выпил водки и закурил за столом. А когда его мать — Нина Акимовна — сделала ему замечание, он повалил её на диван, сдёрнул трусы и изнасиловал.

Саша Беатов сочинил стихотворение:

которое быстренько разнеслось по советской стране.

Феликс Чуев решил обезвредить эту вражескую вылазку и написал в ответ своё:

породив беспрецедентную массу подражателей.