— Ты думал не о магии. — Светлана села ко мне поближе и взъерошила мне волосы. — Отнюдь не о магии. Хотя о ней тоже не мешало бы подумать. А что касается проводника, может, ты и прав. Тем более Вергилий был язычником, а Данте христианином.
— Хочешь сказать, что ты тоже язычница?
— Пожалуй, что да. Конечно, я не возношу молитвы богам, но мировоззрение у меня как у язычника. Ближнего я любить не собираюсь, око за око, зуб за зуб, как ты мне, так и я тебе. Подставишь щеку — сломают ребро.
— Да я так же, наверное, считаю, — ответил я.
— Пока ты еще не сформировал свою внутреннюю этику, но по всему видно, что христианство тебе ближе. Не зря же Белый Христос к тебе приходил.
— Почему белый?
— Так его скандинавы-язычники называли.
— Значит ты мой Вергилий. Что ж… — Я встал с дивана, принял позу, которая, по моему мнению, годилась для чтения «Божественной комедии», и начал:
— О мой поэт, — ему я речь повел,
Молю Творцом, чьей правды ты не ведал:
Чтоб я от зла и гибели ушел,
Яви мне путь, о коем ты поведал,
Дай врат Петровых мне увидеть свет
И тех, кто душу вечной муке предал. [4] Данте Алигьери. «Божественная комедия», перевод Н. Лозинского.
Едва я прочитал наизусть этот отрывок, как тут же встретился с совершенно стеклянным взглядом Светланы. Она неподвижно сидела на диване, и ее глаза застыли, словно были нарисованными. Эти глаза смотрели на меня с таким ужасом и одновременно удивлением, что мне стало страшно. Я подскочил к Свете и стал тормошить ее за плечо.
— Светик, с тобой все хорошо? Я что-то не то сказал?
— Все нормально. — Света очнулась от оцепенения и посмотрел на меня. — Неважно, что ты говорил, важно, как ты это говорил и что в это вкладывал.
— Хочешь сказать, что я настолько выразительно прочитал два стиха «Божественной комедии», что тебя зацепило?
— Ты читал, используя магию, ты маг слова, теперь я знаю точно.
— Что это значит? — озадаченно спросил я, присаживаясь рядом с ней на диван. — Что ты почувствовала?
— Я почувствовала могильный холод. Знаешь, такое чувство бывает, когда входишь через кладбищенские ворота, видишь все эти плиты, кресты. Гадость… — Света поморщилась. — В этом я полностью поддерживаю язычников — тела надо сжигать, а прах развеивать по ветру.
— Не знаю, мне иногда кажется, что хоронить тело, которое уже покинула душа — это то же самое, что хоронить старую куртку, к примеру.
— А еще христианин! Разве ты не веришь в Страшный суд и Воскрешение мертвых?
— Для каждого будет свой суд, персональный. Во всяком случае, мне так кажется.
— Забавно, так обычно все маги и говорят.
— И много ты их знаешь?
— Порядочно, познакомлю тебя. Но магов слова среди них, увы, нет, так что придется тебе самому всему учиться. Не будет у тебя наставника.
— Тем лучше, я люблю до всего доходить сам. И вообще я, кажется, начал кое-что припоминать. Есть ритуальная магия, магия жеста, а это магия слова. То есть, я вкладываю магию в то, что говорю и тем самым воздействую на человека. Вот я захотел, чтобы ты почувствовала себя Вергилием и у меня получилось. А что еще можно делать с помощью магии?
— Да все что хочешь, только чем больше ты у магии берешь, тем больше отдавать приходится.
— А что отдавать?
— Каждому свое. Кто свою молодость, кто красоту, кто любовь, а кто все сразу, а под конец и душу. Почитай средневековых отцов церкви, практически все они говорят, что магия от дьявола, а чудо от Бога.
— А чем магия отличается от чуда?
— Сложный вопрос. Но, по сути, магия — это умение, навык, а чудо — это воплощение твоей веры. Наверное, так, впрочем, не знаю.
— Может, мне тогда этой магией и не пользоваться вовсе?
— Почему ты так решил? Ты сначала попробуй, посмотри, что да как, а потом сам решишь. Я вот пользуюсь и пока не умерла.
— А тебе зачем?
— Да так, по мелочам. — Светлана ухмыльнулась. — Наказать обидчика, удачный заказ на разработку графики получить или, скажем, очень сильно пожелать, чтобы хорошего молодого человека встретила.
— А я, кстати, тоже хотел встретить женщину, подобную тебе.
— Ну вот видишь. Когда оба мага этого хотят, все и выходит. Слушай, есть у меня одна идейка. Погоди… — Света поднялась с дивана и подошла к книжному шкафу.
Покопавшись на полках, она наконец-то удовлетворенно хмыкнула и протянула мне нужную книгу. Это был один из многочисленных сборников западноевропейского сонета. Я сел на диван, пролистал оглавление, найдя множество знакомых мне имен.
Читать дальше