Том Вулф - Я – Шарлотта Симмонс

– …Передать слово той молодой женщине, которая… должен сказать, что обычно мы не упоминаем результаты единых госэкзаменов на открытых собраниях: во-первых, потому, что эта информация является конфиденциальной, а во-вторых, потому, что мы не придаем слишком уж большого значения этим результатам… – Директор сделал паузу и, широко улыбаясь, оглядел всех присутствующих. – Но на этот раз я считаю возможным сделать исключение из правила. По правде говоря, я просто не могу удержаться. Так вот, эта девушка, получившая максимальные тысячу шестьсот баллов и пятерки по четырем профильным тестам по выбору, всего одна из двух девушек во всей Северной Каролине удостоенная чести получить президентскую стипендию, девушка, побывавшая в Белом доме в Вашингтоне – вместе с Мартой Пеннингтон, нашей преподавательницей английского языка, отмеченной в качестве ее наставницы, – девушка, которая вместе с еще девяносто восемью выпускниками и их учителями, представлявшими остальные сорок девять штатов нашей страны, удостоилась чести обедать с Президентом и пожать ему руку, девушка, которая к тому же всегда была одной из лучших спортсменок нашей школы и входила в сборную по кроссу и спортивному ориентированию, девушка, которая…

Та самая девушка, кому были адресованы все эти дифирамбы, сидела на складном деревянном стуле в первом ряду сектора, выделенного для выпускников, и сердце у нее колотилось, как у пойманной птицы. Нет, по поводу речи, которую ей предстояло произнести, Шарлотта не волновалась. Она перечитала ее столько раз, что выучила наизусть – точно так же, как тогда, когда ей пришлось учить роль Беллы в школьном спектакле «Газовый свет». Сегодня ее куда больше беспокоило другое: во-первых, как она выглядит, а во-вторых, как отреагируют на ее выступление одноклассники. Одеты все выпускники были одинаково: темно-зеленая мантия с белым воротником и такого же цвета шапочка с золотистой шелковой кисточкой. Этот псевдоакадемический наряд, традиционный для выпускников Аллегани-Хай, скрывал все, кроме лица и прически. Но и тут было над чем поработать. Девушка, о которой столь лестно отзывался директор школы, провела несколько часов – часов! – приводя себя в порядок. Чего стоили только ее волосы – густые, темно-каштановые, спускавшиеся до середины спины. Шарлотта вымыла их, высушила на солнце, расчесала расческой, потом щеткой, потом распушила, полагая, что при ее внешности шевелюра остается для нее едва ли не единственным оружием. Что же касается лица – Шарлотта не считала себя уродиной и даже полагала, что ее можно назвать симпатичной. Другое дело, что выглядела она, по ее же собственному мнению, слишком юной, слишком наивной, уязвимой и девственной – девственной! Это слово привычно прозвучало в ее голове как нечто унизительное… а ведь одноклассница, сидящая рядом – Реджина Кокс – едва сдерживала возмущенный вздох при каждом упоминании «той самой девушки, которая». Насколько же Реджина презирает ее и ненавидит? Насколько не любят Шарлотту многие другие одноклассники, сидящие сейчас вокруг в точно таких же зеленых мантиях? Господи, ну почему мистер Томс не мог обойтись без этих бесконечных «девушек, которые»? В этот вроде бы звездный для нее миг, когда на нее смотрели чуть ли не все знакомые ей люди, Шарлотта испытывала едва ли не столь же сильное чувство вины, как и триумфа. Однако в конечном итоге чувство вины в силу его беспричинности было побеждено, поскольку этот миг триумфа был заработан ею честно и по праву, а на зависть и недовольство одноклассников можно было не обращать внимания.

– …И она, эта молодая женщина, в следующем учебном году впервые в истории нашей школы поедет учиться в Дьюпонтский университет, предоставивший ей полную стипендию. – При этих словах сидевшие в задних рядах взрослые одобрительно зашептались. – Так вот, леди и джентльмены… позвольте пригласить на трибуну Шарлотту Симмонс, которая и произнесет прощальную речь от лица всех выпускников.

Бурные аплодисменты. Встав со своего места и направившись к трибуне, Шарлотта вдруг поняла, что наверняка выглядит нелепо и двигается к тому же на редкость неуклюже. Чтобы не провоцировать зависть одноклассников, она решила идти, опустив голову с нарочитой скромностью. Вдруг ее взгляд упал на золотистый шнурок с кисточкой, спускавшийся с академической шапочки. Точно такой же золотой шнур с кистями проходил под воротником ее мантии вокруг шеи и свисал до пояса. Это был своего рода знак отличия для тех, кто принадлежал к списку «Бета» почетных выпускников школы Аллегани-Хай. Шарлотта вдруг подумала, что выглядит не столько скромной, сколько скрюченной, когда семенит к трибуне, опустив подбородок почти на грудь. Она выпрямилась и слегка вскинула голову. Этого движения оказалось достаточно, чтобы шапочка, которая была ей немного великовата, угрожающе съехала на затылок. А что, если она свалится? Шарлотта понимала, что в таком случае она не просто будет выглядеть полной дурой, не способной пройти без приключений и нескольких шагов, но ей еще придется нагибаться, чтобы поднять эту чертову шапку и снова водрузить ее себе на голову. О том, что будет с ее прической, лучше и не задумываться. Девушка решила придержать шапочку рукой, но тут как раз потребовалось подниматься на трибуну по ступенькам, для чего пришлось отпустить шапочку и приподнять подол мантии все той же рукой, поскольку в другой она держала текст своей речи. Миновав наконец ступеньки, она оказалась на трибуне. Аплодисменты усилились, но Шарлотта была настолько поглощена мыслями о том, как удержать на голове коварно норовящую упасть шапочку, что далеко не сразу сообразила улыбнуться в ответ мистеру Томсу, который уже давно стоял перед ней с широкой улыбкой, протягивая руку. Она коротко ответила на рукопожатие и вдруг почувствовала, что директор школы не только ласково держит ее ладонь обеими руками, но и ободряюще улыбается ей. Наклонившись и заглянув девушке в глаза мистер Томс негромко сказал: