Том Вулф - Я – Шарлотта Симмонс

Зато Пегги обнаружила в доме тайник с целой коробкой писем сугубо интимного характера, написанных разными женщинами и адресованных Джорджу Торнтону, Джорджу Тарлоу, а также Джорджу Торстену.

В общем, Пегги так и не удалось отыскать ни единого документального подтверждения того факта, что ее муж был тем, за кого себя выдавал, а в сущности, и ни единого подтверждения, что он вообще существовал на этом свете. Хойт, которому к тому времени едва исполнилось шестнадцать, отверг для себя все сомнения и по-своему истолковал эту таинственность. Для него старик оставался – просто не мог не оставаться – мужественным и крутым героем-военным. Кто же будет выдавать архивные справки о человеке, который служит в спецназе, тем более в отряде «Дельта». Разбежалась мама, так ей и сообщили всю секретную информацию. Скорее всего, сведения о таких людях вообще не хранят ни в каких архивах, а попросту уничтожают.

В свое время, когда Хойт перешел из начальной школы в среднюю (это было еще в Гринвич-Каунтри), он был низкорослым, щуплым мальчишкой, которого избрали мишенью и жертвой двое переростков классом старше него. Больше всего им нравилось поймать Хойта и запереть его в кладовке уборщицы – в дальнем конце самого пустынного коридора школы. Ему подолгу приходилось кричать и барабанить в дверь, чтобы привлечь хоть чье-нибудь внимание. Не раз и не два мальчик пропускал из-за этого уроки, что даже начало сказываться на его успеваемости. Естественно, о том, чтобы рассказать учителям, почему так происходит, не могло быть и речи. В этом возрасте слово «ябеда» в мальчишеском лексиконе заменяется другим – «стукач». Суть дела от этого не меняется: более тяжкого обвинения, чем стукачество, выдвинуть против подростка невозможно. После трех недель издевательств Хойт не выдержал и рассказал маме, взяв с нее честное слово, что она ничего не скажет отцу. Само собой, Пегги первым делом все рассказала мужу. Отец улыбнулся Хойту мрачной ухмылкой закаленного во вьетнамских джунглях ветерана, бросил в его сторону грозный взгляд («найти и немедленно уничтожить противника») и совершенно спокойно заявил, что завтра же зайдет в школу и хорошенько потрясет директора на предмет того, что за хрень творится в его учебном заведении. Он так и сказал – «хрень». Дело в том, что Джордж считал необходимым вырастить из сына настоящего мужчину и предпочитал, чтобы тот узнавал многое о взрослой мужской жизни от отца, а не из сомнительных источников. Так и получилось, что многие ругательства и вульгарные выражения Хойт впервые услышал не на улице, а в собственном доме.

Пожаловаться директору? Боже ты мой, да ни за что! Пасть ниже того, кто стучит учителям, может только ничтожество, позволяющее мамочке с папочкой стать стукачами, хлопочущими за любимого сыночка.

«Ну что ж, – сказал старик, – тогда выбирай». Он коротко объяснил Хойту стоявшую перед ним дилемму: можно врезать по носу одному из издевавшихся над ним старшеклассников, а лучше – обоим; при этом папа продемонстрировал, как нужно наносить удар, чтобы он оказался неожиданным – не кулаком, а тыльной стороной предплечья (Хойт без лишних объяснений понял, что это один из секретных приемов, которому учат коммандос в отряде «Дельта»); или же отец завтра с утра отправится прямо к директору. Однако Хойт с трудом представлял, как он сможет дать по носу старшекласснику. Они же оба намного выше и сильнее! Они его просто убьют! Брось, не преувеличивай, сказал отец. Достаточно одного удачного тычка в нос, особенно если из этого носа кровь пойдет, – и оба парня больше никогда к тебе не полезут; и никто другой во всей школе не полезет – это у всех отобьет желание над тобой поиздеваться. Впоследствии в девяносто девяти случаях из ста в неизбежно возникающих между мальчишками конфликтах тебе будет достаточно лишь грозно взглянуть и добавить пару ласковых. А уж «парой ласковых» отец мог поделиться.

Да, звучало все заманчиво, но как на такое решиться? Хойту это казалось невозможным.

«Ну что ж, тогда я тебе не завидую, – сказал отец, пожав плечами. – Рано или поздно, когда ты явишься домой с очередными синяками и шишками, я хорошенько поддам – он так и сказал: «поддам», – отправлюсь в школу и там по-настоящему со всеми разберусь. А как к тебе будут потом относиться в школе – уж не мое дело».

Это сработало. Не желая доводить дело до такого позора, Хойт собрал в кулак всю силу воли и на следующее же утро воспользовался отцовским советом. Как только один из «шутников» подвалил к нему, Хойт, поборов страх и нервозность, без лишних предисловий коротко размахнулся и изо всех сил врезал обидчику по носу – тыльной стороной предплечья, как учил его старик. Кровь из разбитого носа потекла прямо ручьем. Все получилось именно так, как отец и говорил. С того самого дня всем стало известно, что с этим шестиклассником лучше не связываться. И все годы, пока Хойт учился в той школе, ему достаточно было в любой сложной ситуации бросить суровый немигающий взгляд и добавить пару ласковых.