Том Вулф - Я – Шарлотта Симмонс

Тем временем Джулиан продолжал развивать свою мысль.

– Та же фигня и с пидорами. Можно подумать, что их просто колбасит не по-детски от одного только слова «гомосексуалист». Как будто в этом термине есть что-то грязное.

– Правильно их колбасит, – заявил Вэнс. – Термин этот, конечно, медицинский, но насчет грязи ты тоже правильно подметил: означает-то этот термин трахающихся в жопу ублюдков, если называть вещи своими именами. Не вижу в этом ничего чистого и уж тем более приличного.

Смех, смех, смех.

– Ну да, – опять раздался с дивана голос Хеди. – Ляпнешь где-нибудь «гомик» вместо «гея» – и сразу всех собак навешают: нетерпимый ты, мол, на меньшинства наезжаешь.

– А мне охрененно нравится это слово: «гей», – сказал Бу. – «Веселенький», значит. «Голубой», кстати, тоже неплохо. Представьте себе какого-нибудь долбаного пидора, у которого вся задница разворочена, у него и веса-то половина осталась, и изо всех дыр черви спидозные лезут, а он, оказывается, «веселенький» и «голубенький». Твою мать, цветочек нашли. Как они меня задолбали, эти пи… прошу прощения, геи.

Взрыв хохота.

– Слышали, – объявил Джулиан, – в список предметов уже включили что-то вроде «исследования гей-культуры». Я сам в этом хреновом каталоге видел. «Гей-культура» – это, значит, нормально, это покатит. А попробуй этот препод назвать свой курс «Изучение гомосексуализма», не говоря уж о «Пидорских тусовках», – так его в два счета отсюда на хрен вышибут и не посмотрят, что он сам пидор редкостный.

Хойт больше не мог слушать всю эту лабуду. Он сидел, развалившись в кресле, и… откровенно убивал время. Вдруг он вспомнил, сколько вечеров было убито просто так, в этих ленивых посиделках, в бессмысленных разговорах за банкой-другой пива, а если еще прибавить сюда вечера, что он похоронил, напиваясь в одиночестве у себя в комнате…

На экране тем временем вновь замелькала реклама: яркие сочные краски, зажигательная ритмичная музыка… заливающиеся идиотским смехом девчонки на каком-то тропическом пляже. «Обдолбанные они, что ли, – подумал Хойт, – или тащатся оттого, что у них сиськи и задницы из бикини вываливаются?…»

Джулиан продолжал что-то вещать, потешая публику, когда Хойт неожиданно встал, потянулся и, ни на кого не глядя, направился к выходу из библиотеки. Разговор и смех оборвались, и вся компания вопросительно посмотрела на него. Ребята явно забеспокоились: не сказал ли кто-нибудь из них чего-то такого, что могло ему не понравиться.

Молчание нарушил Вэнс:

– Ты куда, Хойто?

Хойт остановился, оглянулся, рассеянно посмотрел в ту сторону, откуда донесся такой знакомый голос. Секунду помолчав, он махнул рукой и как-то мрачно произнес:

– Да так, чувак, пойду проветрюсь. Может, в «И. М.» загляну.

Вэнс, естественно, тотчас же встал, и они вместе отправились в «И. М.».

В «И. М.» было почти пусто. По понедельникам живая музыка не предусматривалась, и звуковой фон создавал какой-то диск с меланхолическим кантри-роком, заложенный барменом в музыкальный центр. В соответствии с перевернутым с ног на голову суточным циклом ночного клуба на дворе была не то поздняя ночь, не то раннее утро. Жизнь здесь начинала кипеть с «рассветом»: с половины двенадцатого до двух ночи в «И. М.» было не протолкнуться. Сейчас же почти пустой зал выглядел таким, каким он был на самом деле, – бесхитростно и даже грубо оформленным и к тому же довольно потрепанным. Едва обструганные доски, выкрашенные в черный цвет, вовсе не создавали желаемого антуража богемного университетского заведения, как это, по всей видимости, предполагалось изначально при оформлении интерьера. Большая часть круглых черных столиков в зале пустовала, и поэтому особенно бросалось в глаза, насколько они простенькие и дешевые – в прямом и переносном смысле. В общем, глядя на это убожество и запустение, трудно было поверить, что буквально двое суток назад сотни студентов толпились на улице у дверей клуба, готовые отдать все на свете, лишь бы оказаться здесь – где сладок запретный плод и где «что-то происходит».

Сегодня Хойту даже столик не потребовался. Он был счастлив зависнуть на высоком табурете прямо у барной стойки, получив от бармена в качестве «объекта для медитации» очередную банку пива. Алкоголь стал наконец-то разгонять кровь и дурманить голову. Хойт прекрасно понимал, что перекрыл безопасную и даже рискованную дозу, но в то же время – естественно, как и подобает перебравшему человеку, – был уверен, что ситуация под контролем и что уж его-то этот детский напиток ни за что не заберет. Вот только… черт, что там Вэнс говорит?