Николай Коняев: Дальний приход (сборник)

Слава Богу, что хоть такой храмик сделали. Служить можно, и то добро…

Так думал отец Игнатий, переоблачаясь после вечерней службы в «ризнице» — отгороженном шкафами от складского помещения уголке. Слышно было, как разговаривают за шкафами, собирая ужин, женщины.

— Тихвин-то город горячий, — жаловалась Шура-алтарница. — Проехала в валенках, а там текет все. Дак промокли валенки и сели, теперь, видно, не разносить будет…

— Хорошие валенки-то были, — посочувствовала ей Вера, исполнявшая в церкви обязанности старосты. Она и за свечным ящиком стояла, и после службы домой не торопилась, убирала помещение, и всегда сама закрывала ставни, замок сама на двери вешала.

— Да уж… — вздохнула Шура. — Не теперешние. Ты чего, Вера, возле мешка-то качаешься?

— Дак подвинуть бы надо. Поставили здесь, на проходе, а я не могу крянуть.

— Ну, дак отойди тогда… Куда тебе его двинуть?

— А сюда, наверно. Ну, ты и крепкая еще, Шура!

— Дак, милая ж моя, я ведь как-никак девушка. Мужиками не истаскана. Кабы можно было, обязательно в монастырь бы ушла.

— Я тоже сызмальства насмерть молиться любила. Я ведь еще и в тую церковь, которая на горе, ходила, пока ее не закрыли.

Отец Игнатий уже переоделся. Причесав перед зеркальцем волосы, вышел к своему причту. Уже кипел, пофыркивая, самовар. Стол был накрыт к чаепитию.

— Покушайте перед дорогой, батюшка… — сказала Вера. — Мы тут собрали чего было…

— Храни вас, Господи… — поблагодарил отец Игнатий и, повернувшись к иконам, перекрестился. Потом перекрестил еду. — А вы, Вера… — усаживаясь за стол, спросил он, — помните, значит, как церковь закрывали?

— Ну, а как же, батюшка, не помнить? — ответила Вера. — Месяц тогда плакала, никак меня успокоить не могли. Особенно меня напугало, как колокола страшно падали. Один-то прямо на крылечко упал. Ступеньку каменную расколол и сам — вдребезги. А потом еще иконы выносили и жгли… Кресты рушили… Тогда и батюшка наш, отец Николай, с ума сошел. Закутается в цветастое, рибушчатое одеяло и идет по селу. И все бормочет: «Ребятки-ребятки… Работки-работки…» Его не трогали первое время, думали, совсем с ума сдвинулся. Ну а потом заметили, что по ночам-то ходит на кладбище возле церкви, служит там панихиды над могилами прежних батюшек, ну и увезли куда положено. А в церкви тогда МТС разместили. Ворота проломали и трактора поставили. Только недолго там МТС была. Рушиться здание стало… Еще налить чайку, батюшко?

— Нет… — Отец Игнатий отставил чашку. — Пойду. Автобус боюсь пропустить…

Потускнел день и погас, сумерки опустились над поселком. Еще далеко было видно, но уже серым сделался свет. Темнели покрытые снеговыми шапками стожки в огородах…

Отец Игнатий не спеша шагал по укатанной машинами дороге к шоссе, где останавливались идущие к городу автобусы. Здесь, на повороте, на невысокой горушке и стоял, чуть в стороне, полуразрушенный храм. Построил его еще в середине прошлого века генерал Колебянкин, который и владел тогда селом. Зачем отставному генералу потребовался такой большой, пятипрестольный собор, никто не знал, но храм был построен, хотя и вгрохал генерал в строительство почти все свое состояние. Последним настоятелем храма был отец Николай, про которого и вспоминала сегодня Вера.

Время от времени поглядывая на темную громаду собора, остающуюся сбоку от его пути, отец Игнатий представил, как, закутавшись в цветастое одеяло, бродит священник по селу, сокрушенно бормоча:

— Ребятки-ребятки! Работки-работки…

Но это днем он так ходил, а по ночам видели священника на кладбище, где служил панихиды, и смутно догадывались, что совсем и не сумасшествие это, а юродство Христа ради. И не только прихожане догадывались, но и те люди, которые оскверняли, рушили храм. Поэтому и увезли, наладили отца Николая, как бабка Вера говорит, на мученический путь. Не нужен был здесь юродивый…

Отец Игнатий поежился. Он стоял сейчас на вершине взгорка, где укатанная дорога упиралась в заасфальтированное шоссе. Пронизывающий ветерок гулял тут, и у ног серыми полосками завивалась поземка.

Отец Игнатий покосился на мрачные, черно-темнеющие в сумерках руины и вздрогнул — ясно-различимый огонек блуждал там, в каменной темноте.

Отец Игнатий сморгнул, но видение не пропало. В церкви кто-то ходил с огнем. Вот огонь пропал было, но тут же снова возник в проеме другого окна. Перекрестившись, отец Игнатий сошел с наезженной дороги и, проваливаясь в глубокий снег, побежал к церковным руинам. Близость их оказалась обманчивой. Когда сквозь заросли кустов выбрался отец Игнатий к церковной стене, весь взмок. Тяжело дыша, пробрался к проему окна и заглянул внутрь. Там, в темноте, кто-то бродил с фонариком. Луч света скользил, выхватывая то остов ржавой сеялки, то груды кирпичей, то деревце, растущее внутри церкви, то столпы со все еще сохранившимися на них остатками росписи.