Уэллс Тауэр - Дверь в глазу

— А шоколад у нас есть?

— Кажется, да.

— Тогда сделай мне с шоколадом.

Она взяла мою тарелку и шумно протопала на кухню. В этом доме все звуки казались слишком громкими и непривычными; хотя Шарлотта переехала сюда два года назад, мебели по-прежнему было мало, а ковры она так и не постелила.

Дополнительный шум доносился из открытого окна, с той стороны улицы. На балкончике второго этажа, к которому вела открытая лестница, стоял мужчина и колотил в дверь. Я снял с тормоза свое кресло и развернул, чтобы видеть происходящее. Мужчина еще побарабанил в дверь, но ответа не последовало. К тому моменту, как вернулась Шарлотта, мужчина пришел в такое отчаяние, что принялся колотить по водосточной трубе на углу дома. Это вспугнуло стайку зеленых птичек на проводах. Они с хриплыми криками поднялись в воздух. Очевидно, мужчина проделывал это не в первый раз, потому что водосточная труба была помятой, погнутой и искореженной, как растоптанная сигарета.

Шарлотта поставила передо мной мороженое.

— Посмотри на этого мужчину, — сказал я, указывая ложкой. — Похоже, у него большие неприятности с женой. Стоит, барабанит как дурак, а она его не впускает.

Шарлотта усмехнулась.

— А, между прочим, она ему не жена. Наша соседка, — произнесла моя дочь важно и презрительно, — шлюха.

— Шарлотта, — воскликнул я, — что сделала тебе эта женщина, чтобы ты за глаза ее так обзывала?!

— Я ее не обзываю, а говорю правду. Она спит с мужчинами за деньги. Посмотри. Клиенты входят и выходят круглые сутки.

Как бы в доказательство ее слов, дверь дома приоткрылась. Мужчина перестал шуметь и проскользнул внутрь. На улице снова стало тихо, и зеленые птички вернулись на провода.

На следующий день Шарлотта уехала на занятия, а я остался дома. Поехать в Минц-центр я не мог. Такое путешествие мне не под силу. Шарлотта даже не позвонила, как собиралась, домовладельцу, чтобы на лестнице сделали съезд для моего кресла. Честно говоря, не так уж мне и нужно кресло. Я пользуюсь им в основном для того, чтобы беречь силы. Проще оставаться в кресле, чем вставать и переходить на другое место, где я все равно сяду.

Я веду дневник. Но пишу только о погоде, и то немного. «Тепло, ясно», — обычно этим и ограничиваюсь. И рисую небо акварельными красками. Небольшой рисунок, размером с игральную карту. Раньше я больше писал в дневнике, но однажды перечитал и понял, что пишу о своей жизни, будто журналист в дешевой газете, — только о неприятностях: как я поссорился с женой, сколько денег дал дочери или как я сидел в ресторане, а у женщины рядом случился припадок и она упала со стула. Так что я перестал помногу писать и теперь только отмечал погоду и зарисовывал небо. Не слишком похоже на дневник, зато записи веду регулярно.

Около полудня я выбрался на крыльцо с набором акварели. Солнце светило в лицо, я ел бутерброд с салями и горчицей, который мне оставила Шарлотта. Потом взялся за дело. Небо в тот день было особенное. Там наверху столько всего происходило, что пришлось сделать три зарисовки, чтобы охватить всю картину. Над проводами все было просто — чистое голубое небо. Но вдали, над Миссисипи, надвигалось что-то темно-зеленое, и сверкали молнии: пришлось подумать и хорошенько потрудиться, чтобы правильно это изобразить. Третий фрагмент — место перехода, где клочья туч врываются в голубое небо.

Я, должно быть, рисовал не меньше часа. За это время женщину, жившую на втором этаже дома напротив, успели посетить трое мужчин. Первый был черный, с большой бородой и в шляпе, как у вьетнамских крестьян. Наверное, женщине не понравилась его наружность, шляпа или еще что-то, потому что она заставила его минут десять колотить по водосточной трубе, прежде чем открыла. Второй был белый парень в мешковатых шортах и с толстыми розовыми икрами. Его она вовсе не пустила. Это означало, что женщина, вероятно, была не так проста. Кого попало она не примет. И у нее свои принципы. Третьим был полицейский в форме, ему не пришлось ждать ни минуты. Я разволновался: думал, что сейчас он выведет проститутку в наручниках и я наконец-то ее увижу. Но нет, через пятнадцать минут сукин сын вышел, сел в свою машину и уехал как ни в чем не бывало. Будь я законопослушным человеком, я записал бы номер машины, позвонил в участок и сообщил. Но, черт их знает, может, там весь участок этим занимается, и, если я позвоню, будут неприятности.

Но все равно мне было любопытно, что это за женщина. Каждый раз, когда приезжал посетитель, дверь приоткрывалась, и мужчина проскальзывал внутрь, а ее я не видел. Я даже руки ее не мог разглядеть, и это очень меня разочаровывало. Это как смотреть на ветер: видно лишь то, что он колышет.