Уэллс Тауэр - Дверь в глазу

— Тебе надо наладить связи, — сказал я. — Переехать куда-нибудь, хоть в Лос-Анджелес. Здесь, в глуши, ты не приживешься.

— Приживусь, — сказал он. — У меня уже получается. Знаешь, когда я в последний раз проводил день вдали от пианино? Просто общаясь с другими людьми? Когда я просто жил по-настоящему — как говорится, осязал ткань бытия?

Я приподнял ногу и длинно, с переливами выпустил газы.

— Тонко подмечено, — сказал Стивен. — Продолжай, пожалуйста.

Наступило молчание.

— Черт возьми, Стивен, — сказал я наконец, — положим, ты и правда решил сюда перебраться. Во-первых, одни стройматериалы…

— Тихо! Погоди, — прошептал он, навострив уши. Потом начал возиться с винтовкой, лежащей у него на коленях. Когда ему удалось дослать патрон в патронник, он поднял ружье к плечу и стал выцеливать что-то на дальнем краю поляны.

— Там никого нет, — сказал я.

Он пальнул и кинулся в подлесок. Я за ним не побежал. Голова разламывалась, и, если мой младший брат в первый же день умудрился завалить оленя, у меня не было никакого желания воспевать его подвиг. На шум прибежал Джордж. Он выскочил на поляну как раз тогда, когда Стивен вылез из кустов на другой стороне.

— Подстрелил кого-нибудь, маленький братец? — спросил Джордж.

— Вроде нет, — ответил Стивен.

— Ладно, хоть попытка была, — посочувствовал Джордж. — В другой раз.

И пошел обратно на свое место, не сказав мне ни слова.

К полудню Джордж вернулся с пустыми руками. Мы снова сели в лодку и поплыли через озеро. Туман испарился, и в пределах видимости не было больше ни одного суденышка. Денек выдался чудный. Над зеленой водной гладью шныряли ласточки. Березы блестели в темной хвойной массе, как нити накаливания. Безмятежное небо не пачкали самолеты. Я оставался равнодушным ко всей этой красоте, хотя мне было приятно сознавать, что она прет на тебя со всех сторон независимо от того, глух ты к ней или нет.

Джордж доставил нас в другую часть прибрежного леса, где мы три часа ждали, пока какой-нибудь съедобный представитель дикой природы высунет из зарослей нос и даст себя пристрелить, но так ничего и не дождались. Когда мы притащились обратно в заболоченную бухточку, где оставили лодку, солнце уже садилось. Глянув вдоль берега, я заметил нечто, поначалу принятое мной за скульптуру из плавника, но потом распознал коричневые зубцы лосиных рогов. Лось стоял на мелководье с наветренной стороны, опустив голову, — наверное, пил. До него было не меньше трехсот ярдов, слишком далеко, чтобы стрелять, но я все равно поднял ружье.

— Не вздумай, Мэтью, — сказал Джордж.

Я выстрелил дважды. Передние ноги лося подломились, и через мгновение я увидел, как дернулась его голова, когда до него донесся звук выстрела. Лось хотел было встать, но опять упал. Это выглядело так, будто очень старый человек пытается поставить тяжелую палатку. Она поднималась и падала, поднималась и падала — и наконец тот, кто с ней мучился, решил отказаться от борьбы.

Мы смотрели на распростертое животное в полном ошеломлении. Наконец Джордж повернулся ко мне и покачал головой.

— Чтоб мне сдохнуть, если я хоть раз в жизни видел такой сумасшедший выстрел, — сказал он.

Лось лежал в ледяной воде глубиной с фут, и его надо было вытащить на твердую землю, чтобы освежевать. Мы со Стивеном прошлепали к нему и, присев на корточки, просунули ему под грудь веревку. Другой конец завели за дерево на берегу, чтобы использовать его как блок, а потом прицепили к корме нашей лодчонки. Джордж запустил мотор, а мы со Стивеном принялись тянуть веревку, стоя по щиколотки в реке. Когда нам удалось вытащить лося на берег, наши ладони были содраны в кровь, а ботинки полны воды.

Охотничьим ножом Джорджа я спустил лосю кровь через глотку, а потом сделал разрез от основания грудной клетки до нижней челюсти, обнажив пищевод и бледную ребристую трубку трахеи. Дух был силен. Он напоминал тот гнетущий, чуть солоноватый запах, который, казалось, все время витал около моей матери в летнюю пору, когда я был ребенком.

Джордж не переставал восхищаться моим нелепым выстрелом, обеспечившим нас обоих мясом на добрых полгода. Мои вчерашние выходки, похоже, были прощены. Он взял у меня нож и ловко вспорол лосю брюхо, следя за тем, чтобы не проткнуть кишки или желудок. Потом аккуратно вынул внутренности, отложив печень, почки и поджелудочную. Снять шкуру оказалось дьявольски трудно. Чтобы содрать ее, нам со Стивеном пришлось по очереди упираться животному в позвоночник и тянуть что есть силы, пока Джордж перепиливал соединительную ткань. Я видел, как горло Стивена время от времени сокращается в рвотном позыве. Но он хотел внести свою долю, и я был горд за него. Он собственноручно отпилил охотничьей пилой одну заднюю ногу и лопатку. Чтобы отнести ноги в лодку, мы подняли их на плечи, как гроб на похоронах. Кровь текла из мяса мне на рубашку, и я ощущал ее жуткое тепло.