Стефан Гейм - Книга царя Давида

…отвори мне, сестра моя, возлюбленная моя, голубица моя, чистая моя! потому что голова моя вся покрыта росою, кудри мои — ночною влагою…

Я заметил, что ее многоцветное платье все в заплатах; лицо у женщины было старым, изможденным, черты искажены, глаза смотрят куда-то в пустоту. Лилит встала и почтительно проговорила:

— Госпожа Фамарь, дочь Давида… Женщина, будто слепая, прошла мимо, продолжая напевать:

Отперла я возлюбленному моему, а возлюбленный мой повернулся и ушел. Души во мне не стало, когда он говорил; я искала его и не находила его; звала его, и он не отзывался мне.

Лилит бросилась к ней, чтобы остановить.

— Фамарь, милая сестра моя…

Но женщина шла дальше. — Фамарь, послушай. Это Ефан, мой возлюбленный; он нежен и добр, его руки легки, как морской ветерок…

В лице женщины вроде бы что-то промелькнуло.

— Сердце мое с тобою, Фамарь. Я хочу помочь тебе. А мой возлюбленный знает заклинание, которое прогонит от тебя злого духа… Женщина остановилась.

— Погляди на Ефана, возлюбленного моего; он мудр, ему ведомы пути Господни и пути людские.

Женщина оглянулась. В глазах ее засветилась искорка жизни. Я шагнул к ней. Она вскинула руки, будто защищаясь от удара, потом руки поникли, но лицо перестала искажать гримаса испуга.

Лилит по-сестрински поцеловала ее, и женщина пошла с нами.

…Боже мой это даже не бесчестье он просто швырнул меня на кровать навалился сорвал одежду мне было больно он ударил меня в лицо чтобы я замолчала это было ужасно но еще ужасней другое ведь я понимала что без девственности царская дочь ничего не стоит правда дочерей у царя много и во всех горячая кровь Давида лет с восьми-девяти мы уже знали что творится в царском гареме девочки ходили по ночам друг к другу пробовали вино и гашиш баловались со служанками ложились вместе в постель я сама видела все это и может стала бы такой же любила бы женщин если бы не мать моя Мааха дочь гессурского царя она говорила мне Фамарь если я застану тебя в постели с одной из потаскушек и узнаю что ты лишилась девственности то запорю помни в тебе царская кровь и по отцу и по матери ты не из выскочек каких-нибудь или скоробогатчиков жаль отец твой не всегда разборчив при выборе жен — вот какой была моя мать я ужасно боялась ее не то что мой брат Авессалом тот упрямец отрастил себе длинные волосы а однажды пнул мать ногой и укусил когда она выбранила его мать пожаловалась отцу тот велел выпороть Авессалома только я про другое — так вот я была еще девушкой а Амнон мой брат от другой отцовой жены израильтянки Ахиноамы начал приставать пробовал затащить в кусты тискал но я сказала если хочешь дружить как брат с сестрой то давай а лапать себя не позволю ты же всегда потный у тебя дурно пахнет изо рта Амнон жутко разозлился и от злости сделался совсем уродом он и от рождения бледен губы узкие а тут совсем больной сделался будто его взамен отца поразил разгневавшись Господь мать же Амнона везде носилась со своим сыночком словно с младенцем вот она и принялась жаловаться отцу довела его до отчаяния он пришел ко мне и сказал дочь моя знаешь как мне трудно оттого что Господу неугодны некоторые мои дела а тут еще Амнон захворал и твердит будто смерть как хочет поесть таких биточков которые только ты умеешь готовить из мелко порубленного мяса со всяческими приправами и запекаешь в тонком тесте и подаешь с куриным взваром Амнон говорит дескать если ты сготовишь ему биточки то он сразу поправится на это я ответила что раз дело только за биточками то я сготовлю их и отошлю Амнону домой но отец сказал мол Амнон непременно хочет чтобы ты пришла сама приготовила там и подала своими руками я говорю это уж слишком пусть не ставит условий с него довольно того что я согласилась стряпать но отец сказал дескать мальчик хворает а у больных свои причуды к тому же он тебе наполовину брат будь же доброй сестричкой ступай к нему приготовь биточки делать нечего я пошла к Амнону он лежал в постели с больным видом сказал еле слышно мол хочу биточков поднял руку как для приветствия но рука упала слуги качают головами шепчут бедняжка Амнон совсем ослаб от хворобы скорей готовь биточки а то помрет не дождавшись Амнон стонет жалуется ох как болит голова не могу слышать вашей болтовни подите прочь слуги ушли я осталась со своими горшками и сковородками биточками и куриным взваром он все стонет о Фамарь сестричка дай глоточек может полегчает я говорю осторожно не пролей, а он уже тянет меня за руку вот говорю и пролил вдруг откуда у него только силы взялись он схватил меня швырнул на постель на эти злосчастные биточки и шепчет ложись со мною нет нет нет говорю не бесчести меня ибо в Израиле так не делают куда я пойду потом с моим позором лучше поговори с отцом он тебе не откажет но Амнон уже ничего не слышит он сильнее меня поэтому вскоре совладал со мной а когда пресытился то отвернулся от меня и говорит ты не женщина а деревяшка я говорю чего же ты хочешь от девушки которую насилуешь ты причиняешь боль лишаешь девственности и ждешь страсти? когда я лежу на постели среди биточков? в другой раз все будет иначе — но Амнон кричит другого раза не будет убирайся прочь я говорю как же так изнасиловал собственную сестру а теперь гонишь ее как последнюю шлюху? так уж и изнасиловал смеется он не очень-то ты сопротивлялась но говорю я ты же меня избил чуть не до беспамятства он ухмыляется когда ты шла ко мне то знала чего я хочу короче такая кто спит с кем попало не подходит в жены царю Израиля поэтому вставай и убирайся прочь я прошу не гони меня это еще большее зло чем то что ты сделал со мной но он позвал слуг велел им выгнать меня и запереть за мною дверь а вслед мне бросил мое пестрое платьице слуги потащили меня я услышала как позади лязгнула щеколда тогда я закричала разодрала одежды посыпала голову пеплом тут меня пронзила боль она разрасталась выплескиваясь через глаза наружу лицо у меня горело его кривила судорога вдруг появился мой брат Авессалом он спросил ты была у Амнона? я только молча взглянула на него и он сказал никому ни слова Амнон твой брат — я молчала — не принимай близко к сердцу — я молчала — он взял меня за руку отвел к себе домой останься пока тут — я молчала — а боль во мне все росла и росла но я — молчала молчала молчала…