Светлана Шипунова: Дети солнца

Едем. В аэропорту, в спецдомике, тоже стол накрыт, как положено, тут уже начальник аэропорта угощает. Спасибо, что не забываете нас, дорогой Василий Иванович, желаем, как говорится у нас, авиаторов, чтобы количество взлётов всегда совпадало с количеством приземлений. (А «посадок» говорить было не принято, могли неправильно понять). Тут подсказывают, что самолёт к взлёту готов, и пассажиры уже сидят в салоне, ждут.

Приезжаем к трапу, опять прощание, спасибо, что отдохнули у нас, объятья, поцелуи, все, как положено. И тут вдруг выясняется, что билет у него не в первый салон, а где‑то в самом хвосте самолёта. (Тогда ведь никакого бизнес–класса ещё не было, все летали за одну цену). Как не в первом? Почему? Кто оформлял билет? Отзываю я в сторону начальника аэропорта, делаю ему страшные глаза и приказываю, чтобы быстро нашли место впереди, а если нету, то освободили, пересадили кого‑нибудь. Начальник аэропорта, в свою очередь, делает ещё более страшные глаза своему работнику и посылает его в салон улаживать дело. Гость, ни о чём не подозревая, продолжает со всеми прощаться, хотя и посматривает уже с нетерпением на трап. Пассажиры тоже выглядывают в иллюминаторы, не пора ли, мол, лететь, имейте совесть.

Минут через несколько работник аэропорта, весь красный, сбегает по трапу и растерянно так докладывает, что мест впереди нет, ни одного. Ещё бы! Дело происходит перед самым первым сентября, отдыхающие детей в школу увозят, в эти дни мы обычно дополнительные борта даже заказывали, и всё равно на всех не хватало, самолёты летели битком набитые.

Тогда я посылаю в салон самого начальника аэропорта и прошу его высадить какого‑нибудь пассажира, гарантируя тому, что буквально через час он улетит следующим рейсом. Бедный начальник в белой парадной форме идёт нехотя в самолёт, оглядывает внимательно пассажиров и замечает в первом ряду какую‑то старушенцию. Она, значит, сидит и держит на коленях авоську с грушами, такую, знаете, с крупными ячейками, и из них торчат во все стороны хвостики этих груш. Начальник аэропорта подходит к ней и начинает сначала шёпотом, а потом все громче уговаривать её пересесть в конец салона или, на худой конец, выйти вообще из самолёта. Бабка ни в какую. Вцепилась в свою сетку и сидит, грушами ощетинилась. Он ей и так, и этак, меня, говорит, с работы уволят, если вы не пересядете. Ну, уломал, в общем. Стюардессы поволокли эту бабку с авоськой в хвост самолёта, а на её место благополучно водрузился высокий гость, ведающий распределением фондов в РСФСР. Он, между прочим, так ничего и не понял, что произошло.

Улетели. Мы все, конечно, перенервничали немного и потому решили вернуться в спецдомик. А поскольку в этот день никто из больших людей из Сочи уже не улетал, сели мы за оставленный стол и, пока все не доели и не допили, не встали.

На следующий день звонит мне начальник аэропорта и говорит:

— Анатолий Алексеевич, меня с работы снимают.

— Как снимают? Кто? За что?

— Министр наш. За вчерашнее.

Я сначала не понял, что такого вчера было, выпили не больше обычного, разъехались засветло, никаких ЧП вроде не было потом.

— За что за вчерашнее?

— Ну, за то самое, что с местами получилось.

— Постой, так мы же его отправили, он что, не долетел?

— Он‑то долетел.

— Так в чём же дело?

— Помнишь, эту бабку с сеткой?

— Ну.

— Пожаловалась в ЦК.

— Как в ЦК? Ах, ты, старая кляча!

— Кляча‑то кляча, да она, оказывается, Ленина видела.

Тут я и сел.

— Ну а дальше? – спрашивают уже нынешние гости. – Дальше что было? Сняли его?

— С трудом, но удалось отстоять. Он мужик‑то хороший был, работник толковый и как человек. Доложили в Краснодар, Медунову, тот на кого‑то в Москве вышел (он ведь до этого десять лет в Сочи первым работал, всю московскую верхушку лично знал), ну, и отстояли кое‑как, выговором отделался. В аэропорту, правда, пришлось кое–кого наказать, но это уж как водится.

— Да… — говорят гости. – Суровые были времена. А можно ещё чайку?

Всем известный Краснодарский чай на самом деле растёт в Сочи. Это для России здесь юг, а с глобальной точки зрения город наш стоит все же в северных широтах, где‑то между 41–м и 42–м градусами. Поэтому здешний чай считается самым северным в мире.

В прежние времена фирма «Краснодарский чай» гремела на весь Советский Союз. Каждый, кто отдыхал в Сочи, желал увезти с собой в Москву, на Камчатку или за Полярный круг хотя бы несколько упаковок с нарядными этикетками, изображавшими наши чайные плантации. Особо высоким гостям чайные наборы в фирменных коробках преподносились в качестве сувениров, а для простых отдыхающих это был, конечно, предмет большого дефицита. Однако с приходом в наши широты рынка фирма «Краснодарский чай» как‑то быстро захирела и скоро перестала быть предметом гордости сочинцев.