Нацуо Кирино - Нежные щечки

Цутаэ была похожа на яркие цветы, что цветут под покровом ночи, а еще на лозу, что обвивается вокруг тебя, не успеешь и глазом моргнуть. Жизнь била в ней через край, сильнее, чем у обычных людей. Бесполезная жизненная сила для человека, чья жизнь клонится к закату, становится в тягость. Сам Идзуми, уже старик, пасовал перед этой чересчур неуемной энергией супруги. Не ведающая увядания Цутаэ — без чуда здесь явно не обошлось — казалась ему каким-то жутковатым, зловещим существом. По утрам, разглядывая ее кожу, увлажненную исправно работающими сальными железами, он ловил себя на мысли, уж не оборотень ли его жена. Иногда он представлял себя в виде мухи, схваченной насекомоядным цветком. От этой женщины было невозможно отвязаться, как от липко-сладкого, густого фруктового сока, попавшего на кожу. Цутаэ была из тех женщин, которые окутывали тебя своими путами и неизбежно съедали. Не по ее ли вине он старел в одиночестве? Цутаэ разлучила его с предыдущей женой, она же не давала ему встречаться с детьми от первого брака. Теперь, когда он думал об этом, получалось, что все в его жизни складывалось так, как хотелось ей.

Идзуми тяжело было вспоминать про вчерашний вечер. Мидзусима читал вечернюю газету, с самодовольным видом развалившись на его стуле без всякого на то разрешения. Увидев недовольное лицо Идзуми, он торопливо вскочил, но там, где его затылок прикасался к спинке, осталось жирное, блестящее пятно. Что он себе позволяет?! Душа Идзуми, прошедшего через унижение, была переполнена презрением. Можно было бы пережить, если бы это была злость. А что можно сделать с презрением? В душе Идзуми росло отвращение, будто он испачкался в грязи. Решений было всего два: этот человек должен куда-нибудь исчезнуть, или сам Идзуми должен уйти. Уж на этот-то раз я ему покажу — и Идзуми сжимал костлявые кулаки.

В присутствии Идзуми Мидзусима продолжал играть роль учтивого, преданного подчиненного. А в душе, Идзуми в этом не сомневался, наверняка желал ему скорейшей смерти. Врать для Мидзусимы не составляло большого труда. «Босс, я ваш покорный слуга, все сделаю, только прикажите», — любил говорить Мидзусима. Идзуми каждый раз с трудом сдерживался, чтобы не наорать на него.

Это ведь не кто иной, как он сам, в свое время спас Мидзусиму. Идзуми вспомнил, как выглядел Мидзусима шесть лет назад, — он практически не изменился.

Как владелец местного предприятия, Идзуми долгие годы был распорядителем в обществе помощи сил самообороны. В его обязанности входило содействовать бывшим военнослужащим в трудоустройстве после демобилизации. Собственно, поэтому Мидзусима и обратился к Идзуми. В форме, с папкой документов под мышкой, Мидзусима учтиво, по-военному, не сгибая спины, поклонился и отрапортовал:

— Старшина третьей статьи Сёдзи Мидзусима. Инженерный отряд второй авиадивизии авиабазы в Тито-сэ. Прибыл по рекомендации капитана первого ранга господина Кондо. Надеюсь на вашу помощь.

Мидзусима был крепко сбитым мужчиной с крупным, круглым лицом, характерным для рано лысеющих людей; вся его внешность была какой-то броской, яркой, он напоминал артиста театра кабуки. Взгляд больших глаз был мягким, речь — взвешенной, обдуманной. При этом его пышущее здоровьем, крепкое тело с заученной военной выправкой говорило о том, что Мидзусима в силах самообороны был на своем месте. И все же впечатление от Мидзусимы было каким-то двойственным. С одной стороны, было в нем что-то пассивное, будто он все время ожидал чьего-то приказа, а с другой — что-то грубое, агрессивное, что-то, готовое отдавать приказы и не терпящее возражений. Идзуми хорошо знал эту породу людей, эти черты были характерны для низшего командного состава в армии.

— В каком возрасте вы хотели бы уйти со службы?

Идзуми надел очки и посмотрел на Мидзусиму. Взгляд, смотрящий на Идзуми, смягчился пуще прежнего.

— Я готов хоть сейчас.

— А почему?

— Мне бы хотелось быстрее влиться в реальную жизнь. Хоть и стыдно в этом признаваться, но, как говорят, я обыкновенный солдафон. По окончании вечерних курсов всю свою жизнь прожил на армейском довольствии и с другим миром незнаком. Вряд ли это хорошо. Вот я и подумал, что если уж все равно в конечном итоге придется демобилизоваться, то чем раньше, тем лучше.

В армии военные рано выходили на пенсию. У низшего командного состава пенсионный возраст был пятьдесят три года. Для тех, кто работает на гражданских предприятиях, — самый расцвет сил. В словах Мидзусимы был свой резон. Беспокоил Идзуми тот факт, что, хотя Мидзусиме было за сорок, он до сих пор не был женат. Конечно, силы самообороны не идеальное место для знакомства с женщинами, но при повторном трудоустройстве в этом возрасте работодатели больше доверяли женатым. Смущал Идзуми и еще один момент. То, что в таком возрасте Мидзусима все еще был только старшиной третьей статьи. Не самая блестящая карьера для военного. Либо не было желания выслужиться, либо не было способностей. Идзуми рассматривал стоящего перед ним в почтительной позе Мидзусиму. Ни глупости, ни мягкотелости Идзуми в нем не заметил.