Юрий Трещев - Город грехов

Длилась ночь…

Утром женщина ушла своей дорогой…

Писатель и артист шли и шли, но куда? Вперед или назад? Им казалось, что они кружат на месте…

Вокруг возвышались все те же скалы, утесы.

Они остановились.

Внизу змеилась река, сверкала чешуей ряби. Над водой висел туман…

— Слышишь?..

— Что это?..

— Смех гиен… они смеются хором… не понятно, удаляются они или приближаются… надо поискать убежище… кажется, нашел… — Писатель остановился у скалы, стоял, глаза таращил, пытаясь что-то разглядеть в темном лоне пещеры. — Тьма кромешная… нет, там кто-то есть?.. — Он умолк, увидев лицо женщины, подумал: «Опять она?.. или нет?.. — писатель отвел взгляд, снова глянул на женщину и уже не мог отвести глаз. — Или это лишь тень бездушная, но в ней я вижу сходство с Маргаритой… прошлое преследует меня… я думал, что расстался с ней навсегда… — размышлял писатель. — Она не одна… танцует, как на сцене… не в театре ли я?.. кажется, я попал на представление кордебалета… хочу и я танцевать, но, боюсь, голова закружится, и я полечу в эту пропасть… или я уже лечу?.. витаю… где низ, где верх у этой бездны?.. и, кажется, я не один парю над скалами… какие-то мстительные духи преследуют меня… ясно их не вижу, но знаю, они что-то готовят… обернуться я не смею, боюсь… вдруг это не мстительные духи, а мои жены?.. а впереди та, первая, что завладела моей душой и едва не увела меня за собой путем превратным… я думал к богу иду, но, увы… не ангел вел меня, а бес… вел, подталкивал меня в спину и смеялся, шептал в ухо: «Через зло к добру веду тебя…» — Кажется, женщина что-то сказала… или это звон цикад и жужжание… я настороженно с опаской относился к ней… мои сомнения и размышления о ней заняли бы не одну главу в книге, которую я сжег… эта книга смущала мне глаза и чувства… было неприятно держать ее в руках, и я сжег ее, думал, освобожусь, но как-то пусто и неприветливо стало на душе без нее… мне опротивела поэзия, философия… увы, как только связь с Норой исчезла, я не смог родить ни строчки… и это была лишь прелюдия к тем переменам, в которых, как мне казалось, я должен был стать известным или погибнуть… нельзя спасти человека от самого себя… помню, я прогуливался по террасе, когда появился некий человек… худой, бледный, как будто он только что вышел из больницы… это был известный художник, один из создателей смутных видений и апокалипсических картин, в которых ни он сам, ни кто бы то ни было, не мог разобраться… лоб высокий, взгляд жгучий, нос острый, губы тонкие, красиво очерченные… он то приближался, то удалялся… мрачный, печальный, он блуждал, оставляя позади обрывки фраз, не связанных друг с другом мыслей о живописи, музыке, поэзии… помню, я спросил его о чем-то, не помню о чем… и не помню, что он ответил… у него была комната во флигеле… до этого он жил с женой в доме дяди, который если и помогал им, то сам того не подозревая… его дядя был известным философом, рылся в книгах и не мешал жене и дочери жить или умереть, как им вздумается… художника он не замечал… если зло и появляется в мире, то всегда из-за какого-нибудь философа… увидев человека, отмеченного этим опасным даром, я обычно спешу удалиться… все философы бывают несколько странны, и рассуждают они как одержимые, не знающие, что говорят, но им воздвигают памятники и вешают на стены доски с их изображениями… жена художника обожала театр… подозреваю, что она скрывалась в театре от скуки постоянного сожительства с мужем… театр спасал ее от безделья… это вполне приличное занятие для женщины… философия — это зло… многие люди, даже из власти, не чужды философии… дядя художника заставлял страдать лишь жену и дочь, которых уже нет среди живых, но вызывал восхищение и слезы у тысяч своих поклонников… впрочем, оставим в покое философию, которую я знаю недостаточно, и философов, которых я вообще не знаю, чтобы выносить им приговоры… если они необходимы, пусть остаются, но каждый раз, когда я слышу их рассуждения, меня охватывает раздражение… правда, когда я слышу нелестную подробность из их частной жизни, мне приятно и легче переносить свое собственное ничтожество… наверное, я завистлив… сознаюсь, я завидовал художнику, и если бы мне удалось присвоить несколько его удачных мыслей и развить их, я, наверное, был бы счастлив, может быть, даже улыбнулся бы… обычно я мрачен… однако я устал, пожалуй, сяду…»

Продолжая размышлять, писатель сел на камень, потом лег, вытянулся, закрыл глаза, изображая состояние блаженства, даже захрапел.