Юрий Трещев - Город грехов

— Я житель этой тюрьмы народов… — артист окинул взглядом город.

— Правда, иногда он выходит на свободу… — писатель принужденно улыбнулся и глянул на толпу, собравшуюся на площади у театра вокруг оратора с желтым шарфом на шее…

— О чем он говорит?..

— О том, о чем говорят все ораторы…

— Я знаю этого оратора… — сказал артист. — Я познакомился с ним в тюрьме, когда меня арестовали за бродяжничество… днем он боялся ночи, а ночью боялся наступающего дня…

— Судьба поместила нас в такое время, что нам приходится выслушивать не себя, а речи ораторов и переносить бедствия, которые большей частью бывают делом не судьбы и не бога, а плохого правления правителей… — Невольно вздохнув, писатель взглянул на небо. Видеть там было нечего, или почти нечего. День был сумрачный.

Перебросившись еще несколькими словами писатель, артист и историк разошлись по своим комнатам…

Сон завел писателя на небо, потом вернул на землю.

В сквере у театра писатель наткнулся на толпу, окружающую оратора с желтым шарфом на шее, который рассказывал о своем видении.

Многие тогда видели видения.

Описываемые оратором события выглядели как рассказ о чем-то вполне достоверном, хотя, на самом деле, это была достоверность кошмара.

— Я видел все это как вижу вас, правда, не все сразу… сон ради сжатости и гармоничности многое опустил… видению предшествовало предисловие, напоминающее увертюру… помню, послышалось глухое урчание, потом гул, земля затрепетала… боявшиеся чуть не умерли от страха и бежали, другие положились на бога и он не оставил их в беде… через несколько минут все это закончилось… я как бы умер и посетил преисподнюю, многие из обитателей которой были мне известны… они терпели мучения… происходило все это в некоем многоэтажном здании, построенном из камня, надо сказать, весьма беспорядочно… никакого света внутри не было, царила тьма непроглядная, вечная ночь… стены были расписаны плесенью, на потолке висела копоть и летучие мыши… вдруг мыши сорвались со своих мест и с писком пронеслась мимо меня… я с испугом взглянул на провожатого… лицо у него было бледное и скорбное… а мои щеки горели тайным сознанием вины… из преисподней, где я никому не смог помочь, мы поднялись этажом выше для очищения… в купальне мылись несколько незнакомцев, от которых исходил мерзкий запах, почти невыносимый… провожатый повел меня дальше от зловония, туда, где не было стен… я был там странником, потому что те, кто привязан к одному месту, подобны обитателям могил…

Послышался гул, напоминающий рычание. Сердце у писателя ушло в пятки и он проснулся. Он спал в кресле еврея.

Писатель огляделся. У балюстрады стоял незнакомец в плаще.

В сквере у театра толпа окружала оратора с желтым шарфом на шее, который рисовал сцены из Апокалипсиса.

— И что он предлагает?.. — спросил писатель незнакомца.

— Ничего… если человек должен умереть, он умрет…

Ораторы сменяли друг друга.

Были среди ораторов и сомневающиеся, но и в их голосах слышался страх и неуверенность. Знамения на небе и расположение звезд указывали на грядущий хаос.

Были и такие, которые возвещали новость о проклятии как благую весть. Они утешались предсказанием, что ненавистный город скоро опустеет, вычисляли сроки исполнения проклятия и выводили из цифр следствия.

— Хотя мне и претят всякого рода разоблачения, но я должен назвать имя того, кто описал это проклятие и скрылся за псевдонимом… — заговорил незнакомец в плаще.

— И кто же он?.. — писатель взглянул на незнакомца. Лицо у него было вытянутое, тонко очерченное, губы тонкие, волосы рыжие, глаза карие. Во взгляде было нечто такое, отчего становилось не по себе.

Послышался странный подземный гул, напоминающий глухое рычание.

Толпа замерла.

— Единожды умрем за грехи наши и воскреснем из мертвых, чтобы уже не умирать, а нечестивцев пускай бесы водят по кругу… — пробормотал незнакомец в плаще.

Толпа в сквере у театра поредела, остались только старики и женщины, у которых не хватило духу слепо идти в полную неизвестность. Они верили в равновесие между милостью и карающей справедливостью и терпеливо ждали страшного суда. Участь их была плачевной, но вели они себя как герои…

Ночь прошла спокойно.

Утром молва заговорила о переносе города. Она уверяла горожан, что власти города, имеющие право действовать непосредственно от имени бога, уже составили план и разучивают свои роли…