Игорь Гергенрёдер - Гримаска под пиковую точку

— Далмат, а что если он примчится сюда? — она возбуждённо хохотнула, скользнула взглядом по гостям. — Думаешь, его остановит присутствие посторонних? У него же нет тормозов!

Она вышла на крыльцо, всматриваясь в даль за лугом и стогами, как бы ожидая опасности именно оттуда, наслаждаясь игрой, какой-то восторженной взбалмошностью, наслаждаясь днём, лучше которого не вообразить. Захотелось раскинуть руки и потянуться — нельзя: видят с веранды. А над двором обволакивающий зной, в тени дома Ажан смачно лакает воду из миски.

Она не помнит такого странного дня.

За спиной, в глубине веранды, тихий голос Далмата — рассказывает. Оживление за столом, кто-то роняет вилку или ложку (наверное, Антонида). Петроний Никандрыч: “Мёд нести?” — Возглас Анатолия: “Да погоди!” — Доктор Иониди: “Нести... и вино откупорьте...”

Она возвращается на веранду. Антонида, чуть не елозя на стуле, вперяет в неё сладострастно-ненавидящие глаза. Анатолий застыл в задумчивости. Доктор, приняв из рук Никандрыча две запотевшие, со льда, бутылки токайского, произносит веско и непонятно:

— Да-а!

Приблизившись вальяжной походкой, Далмат обнял её за плечи, подвёл к стулу рядом с докторским, напротив Анатолия и Антониды.

— Садись, Аленький, и не волнуйся, ты у себя дома.

Доктор благосклонно кивает, Антонида бросает быстрый взгляд на луг — клюнула! ждёт разгневанного мужа! как злорадно, как алчно ждёт!

Выразить лицом максимум надменности, понахальнее обвести взглядом всю её — с её жирноватой шеей, мясистыми щёчками. Порозовела.

— Далматик, помнишь, как ты нарисовал меня, извиняюсь, в одних трусиках-бикинчиках? — покосившись на мужа, рассмеялась, а лицо — злющее. — Очень жаль, что не сохранила, постеснялась по наивности...

Анатолий, пробуя из тарелки:

— Ты только не ври, что я заставил тебя порвать те бикинчики. Ты просто из них выросла, насколько я замечаю...

Не лишён остроумия этот Анатолий. А Антонида! С каким наслаждением запустила бы в его щёку ногти!

— Юрий Порфирьевич, готово у вас? — Анатолий заглянул в чашу: подливая в неё вино, доктор помешивал в ней суповой ложкой.

— Не говорите под руку! — он с видом самоуглублённости, словно священнодействуя, разлил по бокалам густую нежно-зеленоватую жидкость.

— Аленький, деликатес первый: токай пополам со свежайшим мёдом, прямо из сот.

А она и не знала, что такое пьют! Это не приторно? Ну, как сказать... Про медовину она слышала? княжеский напиток! Гм. Занятно. Она с удовольствием выпьет.

Антонида держит бокал, жеманно отставив мизинец; сладко принюхиваясь к напитку, поглаживает глазами Далмата — и вдруг взгляд на неё, и из бокала льётся на скатерть.

— Далматик, я хочу нарзан! В холодильнике? Принеси, пожалуйста, Далматик, родненький! Иль ты, Толя! Ну что сидите, как пни? Кавалеры, тоже мне! Пётр Никитич, я вас умоляю...

Никандрыч отправляется за нарзаном.

— За союз молодых, — провозглашает доктор и, отпив полбокала, заключает: — сердец! Чтобы телом и душой... и так далее. Чтоб на Марсе стали яблони цвести... Чтобы спутники на нас не падали...

— У вас прямо-таки окрошка из тостов, Юрий Порфирьевич, — Анатолий, сделав солидный глоток, причмокивает, вздрагивает в блаженстве. — Разве что сметаны не хватает.

— Сметана не совмещается со спутниками и с мудовиной... пардон, с медовиной.

Далмат роняет не без строгости:

— Оставим космос в покое! — его бокал сталкивается с её бокалом, прикосновение тягучего напитка напоминает поцелуй.

Он откровенно ею любуется, а она теперь замечает то неопределённо хорошее в его лице, что, наконец, прояснилось: ощущение себя. Сильное лицо. Мужественный голос.

А деликатес номер один, ей предназначенный!

А Петроний Никандрыч, доктор и Анатолий, и вся эта затеянная Далматом игра!

О-ча-ро-ва-тель-но!

Антонида — она замечает боковым зрением — осушила бокал, налила ещё — мучающийся взгляд на луг, на дорогу: появись же ты, яростный, как вепрь, муж этой совратительницы, сомни их! ты же — власть!

— Далмат, а ты вечно был штучкой! Не смотри так — я в тебя чем-нибудь запущу! — Антонида замахивается вилкой. — Эти твои зенки — один яд...

Вмешивается муж:

— Ты, Антоша, заведуешь своим домом отдыха, знаешь своё: “Вам, Виктор Петрович, завтрачек в номерочек?” — ну вот и заведуй, сиди ровно... — подставляет доктору бокал, Иониди заносит над ним дрожащую руку с половником.

— У меня отдыхает всё руководство Газпрома!

“Это — мне, — отметила Алина, — и меня, мол, из десятки не выкинешь!”