Гари Штейнгарт - Абсурдистан

— Не смотрите так долго на нефтяной промысел, — посоветовал мне Сакха, заметив направление моего взгляда. — Взгляните на город. Попытайтесь вообразить море, в котором совсем нет нефти, и город, гордо возвышающийся над ним.

Я перевел взгляд с нефтяных вышек на Террасы Сево и Свани подо мной. При этом я мурлыкал песню Джона Леннона «Вообрази». Я вообразил, как пролетаю над городом на вертолете, любуясь его архитектурными красотами, но вертолет упорно летел в северо-западном направлении, пока не добрался до южной оконечности острова Манхэттен, и тень его упала на асфальт деловой части, а потом показались коньки крыш и окна мансард «Дакота Апартментс» у Центрального парка Нью-Йорка, где когда-то жил и умер мистер Леннон.

А потом я очутился в поезде метро, направлявшемся в Бронкс, на Ист-Тремонт-авеню. Была зима, отопление уже включили, и я чувствовал, как пот скапливается между второй и третьей складками моей шеи. Я чувствовал, как холодная вода струится по моей груди и орошает курчавые волосы в паху. Мне было и жарко, и холодно, я был взволнован и влюблен. Горожане в поездах, направлявшихся в дальние районы Нью-Йорка, были весьма упитанные толстяки, одетые в плотные куртки, которые могли бы спасти астронавта от удушья в космосе. Прислонившись к дверям для равновесия, они обгладывали куриные крылышки, выплевывая косточки в полиэтиленовые сумки. Кем были эти атланты Амстердам-авеню? Эти Калигулы Сайпресс-Хиллз? Если б я так не боялся испачкать руки, то присоединился бы к их трапезе.

А девушки! О, как они меня волновали! В каждой было что-то от моей Руанны — плюшевый нос, подбритая бровь, полная нижняя губа, — и все они перекрикивались и пересмеивались со своими подружками на местном наречии Бронкса, которое я только начинал понимать. Был февраль, и хотя на этих юных леди были теплые куртки, они каким-то образом ухитрялись в то же время быть полураздетыми. И время от времени, как бы в ответ на мои мечтания, они демонстрировали свои подмышки со следами выбритых волос — дело в том, что я принадлежу к той школе, которая связывает волосы под мышкой с необузданной сексуальностью.

У Третьей авеню — остановка «149-я улица» — я уже вижу проблеск зимнего солнца, его лучи скользят вниз, по лестницам станции. Через секунду мы вырываемся из туннеля, и вот уже вокруг нас Бронкс, и вагон метро весь залит солнечным светом.

Я с волнением смотрю на прямоугольные дымоходы, увенчанные круглыми цистернами для воды; на высокие здания жилмассивов: на странные дома в стиле поздней английской готики, словно перенесенные сюда из английских пригородов; на старика в солнечных очках и наушниках, который стоит на Фримен-стрит и поет (главным образом ради собственного удовольствия): «Нет никакого смысла. / Ничего не поделаешь»; на мусульманских девушек в переливчатых желтых юбках и серых шарфах на голове, которые сбились кучкой из соображений безопасности возле будки кондуктора; на жизнь тысяч людей, квартиры которых находятся на уровне проезжающего поезда метро: на социального работника, который безрадостно листает учебник под названием «Но все они возвращаются: проблемы, связанные с возвращением заключенных из тюрьмы»: на свежевыкрашенные лазурные пожарные лестницы, выделяющиеся на фоне кирпичной кладки; на женщину весом в 350 фунтов (моя давно утраченная половина), которая входит на станции «149-я улица»; на любознательного ребенка (он никак не может оторвать взгляд от книжки у меня на коленях: Уильям Дин Хоуэлле, «Превратности погони за богатством» [7] Хоуэллс, Уильям Дин (1837–1920) — американский писатель; роман «Превратности погони за богатством» написан им в 1890 г. , который спрашивает меня: «Что это ты читаешь?»

Я выпал из моих грез о Нью-Йорке так же быстро, как когда-то впал в «погоню за богатством» Любимого Папы. Сакха все еще пространно разглагольствовал и жестикулировал. Я попытался следовать за ходом его мыслей, вернуться в окружающий меня мир, установить связь со страной, в которой сейчас находился и не мог дождаться, когда покину. Я ощутил необходимость сказать что-то умное, как это часто бывает, когда находишься в обществе интеллектуалов.

— Значит, сево живут на Террасе Сево, а свани — на своей собственной террасе? — спросил я.

— Первоначально так и было. Из-за географического положения города мы были разделены во время Трехсотлетней войны из-за Раскола Креста, и благодаря этой же географии нас не могли захватить турецкие, персидские и русские завоеватели. Но последние два столетия люди живут, где им нравится. В советские времена половина населения заключала браки с представителями другой народности. Сейчас различия между нами практически стерлись.