Гари Штейнгарт - Абсурдистан

На углу 173-й улицы и Вайз-авеню, на кирпичном крыльце со ступеньками, где валяются огрызки слоек с сыром и красные лакричные леденцы, сидит моя бабушка с учебниками колледжа Хантер на голых коленках. Я зарываюсь прямо в рай ее карамельных летних грудей, обтянутых желтой майкой, на которой написано: «Г — СОКРАЩЕННО ГАНГСТЕР». И я покрываю ее поцелуями, пропитывая соленым потом и черной патокой моего трансатлантического полета, и глупею от любви к ней и печали обо всем остальном. От печали о моем Любимом Папе, настоящем «гангстере» моей жизни. От печали о России, далекой стране, где я родился, и об Абсурдистане, где на календаре всегда будет вторая неделя сентября 2001 года.

Это книга о любви. Но это также и книга о географии. Пусть в Южном Бронксе и вульгарные надписи, но, куда бы я ни взглянул, я вижу стрелки, гласящие: «ТЫ ЗДЕСЬ».

Я в самом деле Здесь.

Я Здесь, рядом с женщиной, которую люблю. Город устремляется мне навстречу, подтверждая, что я на своем месте.

Как же я могу быть таким везучим?

Порой мне не верится, что я еще жив.

Я Михаил Борисович Вайнберг, тридцати лет, очень тучный мужчина с маленькими заплывшими голубыми глазками, хорошим еврейским «клювом», который наводит на мысль о самой изысканной породе попугаев, и такими нежными губами, что хочется вытереть их тыльной стороной руки.

Последние годы я живу в Санкт-Петербурге, в России, — не по своему желанию и выбору. Город царей. Северная Венеция, культурная столица России… Забудьте все это. К 2001 году Санкт-Петербург приобрел вид фантасмагорического города третьего мира: наши здания в стиле неоклассицизма погружаются в каналы, забитые грязью: странного вида крестьянские избы из рифленого железа и фанеры завладели широкими проспектами, на которых царит капиталистическая иконография (реклама сигарет, изображающая американского футболиста, который рукой в перчатке для бейсбола ловит гамбургер): и, что хуже всего, наши интеллигентные, унылые горожане вытеснены новой расой мутантов, одетых в продуманную имитацию Запада: это молодые женщины в плотно обтягивающей лайкре, маленькие груди которых указывают одновременно на Нью-Йорк и Шанхай, мужчины в поддельных черных джинсах от Келвина Кляйна, свисающих с их тощих задов.

Но вот что хорошо: когда ты — неисправимый толстячок вроде меня — а последний раз я весил 325 фунтов — и сын одного из самых богатых людей России (1238-е место), то весь Санкт-Петербург со всех ног бросается тебе услужить: разводные мосты опускаются при твоем приближении, а красивые дворцы выстраиваются по струнке вдоль берегов канала, выпячивая тебе в лицо свои грудастые фризы. Тебе даровано самое редкое сокровище в этой стране, богатой ископаемыми. Тебе даровано уважение.

В ночь на 15 июня катастрофического 2001 года я с лихвой был одарен уважением от своих друзей в ресторане с названием «Дом русского рыболова» на Крестовском острове — одном из зеленых островов в дельте Невы. Крестовский — это то место, где богатые люди притворяются, будто живут в какой-то постсоветской Швейцарии, прогуливаясь по вылизанным дорожкам, проложенным вокруг наших коттеджей и домов, и вдыхая воздух, который, кажется, импортирован из Альп.

Фишка «Рыболова» заключается в том, что вы сами ловите рыбу в искусственном пруду, а затем, примерно по пятьдесят долларов за кило, повара коптят ее для вас или пекут на углях. В «вышеозначенную ночь», как потом будет ее называть милиция, мы стояли возле понтонного моста «Нерест лосося», покрикивая на своих слуг и попивая зеленый калифорнийский рислинг; наши мобильники трезвонили с настойчивостью, возникающей только когда белые ночи прогоняют сумрак, когда населению нашего загубленного города постоянно не дает уснуть розовый отблеск северного солнца, когда самое лучшее, что ты можешь сделать, — это пить со своими друзьями до утра.

Позвольте сказать вам одну вещь: без хороших друзей в России можно утопиться. После того как десятилетиями слушаешь агитпропаганду своих родителей («Мы умрем за тебя!» — поют они), выдерживаешь преступную близость русской семьи («Не покидай нас!» — молят они), терпишь хамское обращение со стороны учителей и директоров фабрик («Мы пригвоздим твой обрезанный khui к стенке!»), единственное, что остается двум друзьям-неудачникам, — это поднять тост у какого-нибудь вонючего пивного ларька.

— За твое здоровье, Михаил Борисович.