Алессандро Пиперно - Ошибка Лео Понтекорво

Так, после ужасной ночи, проведенной в полуподвале напротив двери, которая выходит на лестницу, ведущую к его супружеской спальне рядом с комнатой ребят; после ночи, когда он подумывал о самоубийстве, убийстве, бегстве и еще бог знает о чем; после ночи, когда он только и думал о том, как найти лучший способ вернуть свое место в этом доме, который, по сути, ему и принадлежит, как сделать это, если он не смеет даже повернуть ручку двери, отделяющей его от честной части его жилища; после такой вот ночи, ближе к полудню, он просыпается одетый на раскладном диване. Рядом он обнаруживает чемоданчик, полный банкнот. Он хорошенько пересчитывает их, удостоверяясь, что сумма соответствует той, которая ему нужна. Он еще может спастись.

Постепенно внушительное состояние Понтекорво стало таять под натиском огромных судебных расходов и отсутствия заработка. С интервалом в семь дней Лео оставлял на столе записку о необходимой ему сумме, а на следующий день все на том же столе его неизменно ожидал все тот же чемоданчик с деньгами.

Если в отношении пунктуальной оплаты гонорара и прочих поручений, поступавших от его адвоката-ментора, Лео был скрупулезен, того же нельзя было сказать о запрете читать газеты. И это было действительно странно. Потому что до настоящего момента Лео даже не мог смотреть на них, а значит, избегать их сейчас было бы для него естественным. До этого он интуитивно догадывался, что не знать о происходящем было единственным способом сохранить рассудок. Но не теперь, когда этот естественный механизм самосохранения был регламентирован и установлен властным и четким запретом Эрреры. Вот теперь Лео, подобно новому Адаму, не знал, как устоять перед дьявольским искушением запретного яблока национальной прессы.

Каждое утро после очередной бессонной ночи, при первых проблесках зари он вылезал из своей норы и проскальзывал в гараж, стараясь не потревожить царство своих родных, вход в которое для него был заказан, добирался до газетного киоска (расположенного дальше от того места, куда он ходил обычно, в нескольких километрах на восток от комплекса) и покупал стопку разных газет. Затем он возвращался домой и со смешанным чувством интереса и страдания погружался в эти бумажные клоаки. И хотя его случаю стали уделать меньше внимания, хотя его история скромно переместилась на последние страницы газет, и даже уже не общенациональных, а местных, тем не менее всегда встречалась какая-нибудь статейка по теме.

Лео взял в привычку читать все с большим вниманием, не пропуская ни строчки. Кропотливо, как когда-то он просматривал анализы и истории болезни своих пациентов и писал свои ученые заметки, Лео теперь подчеркивал все неточности журналистов. Кто-то из них назвал его сорокапятилетним римским онкологом. Кто-то кардиологом. Кто-то бесстрашным миланским онкологам. От статьи к статье менялся и возраст Камиллы. Этой мелкой негодяйке могло быть от девяти до четырнадцати лет.

Откапывать эти огрехи, которые вначале повергали его в отчаяние из-за их несправедливости и непристойности, постепенно стало почти развлечением, вроде разгадывания загадок или решения кроссвордов. Он подчеркивал их, вырезал и складывал вырезки в коробочку, чтобы потом с чувством удовлетворения показать Эррере. Он как одержимый занимался исследованием плохо информированной и жестокой прессы, которая не переставала мусолить его историю. Ему казалось, что так он сможет помочь адвокату, который сидел в своем кабинете и занимался его делом, используя иные, более конструктивные механизмы.

Каждый раз Эррера делал ему замечания. Зачем Лео теряет время на всякие глупости? Почему не следует его указаниям? Так все это закончится дурдомом, а не победой в процессе, которым они должны заниматься сообща.

«Отдохни, займись спортом, подумай о другом… Твоя жена не желает больше тебя видеть? Найди себе двадцатилетнюю шлюшку, с которой можно потрахаться. Если хочешь, могу подогнать одну. Расслабься, пожалуйста. Ты должен быть свеженьким, бодрым, готовым, когда будет нужно, вступить в борьбу. Я хочу, чтобы ты был В тонусе. В хорошей физической форме и здоров ментально. Понимаешь, о чем я?»

«Конечно, я тебя понимаю. Но ты только представь себе, эта сволочь пишет, будто я содействовал какой-то фирме друзей или родни, производящей молочную продукцию. Другой называет меня развратником. Третий любителем маленьких девочек, „лолит“.»

«Лео, против тебя никто не выдвинул ни одного серьезного обвинения. Разве что тот вонючий репортер. Но слава богу, процессы устраивают не репортеры!»