Алессандро Пиперно - Ошибка Лео Понтекорво

Нет, они не постесняются вторгнуться в его дом, который Лео в свое время создал в цветущем чреве Ольджаты по образу и подобию человека, каким он сам хотел бы казаться: сдержанный, современный, эклектичный, ироничный и прежде всего прозрачный. Дом, достойный модного стилиста, а не просто светила медицины, дом, массивные витражи которого и днем и тем более вечером, когда зажигался свет, позволяли обозревать устроенную жизнь, протекавшую за ними: нескромность, которую Рахиль, женщина не настолько светская, чтобы жить на витрине, всячески старалась нейтрализовать с помощью больших штор. Развешивание этих штор в начале осени всякий раз становилось поводом для классических супружеских перепалок.

Впрочем, когда Лео решил переехать туда, в это жилище, уже тогда он столкнулся с более существенными претензиями, чем требование повесить шторы от его в ту пору молодой, а сейчас, по крайней мере, преданной супруги.

«Если ты хоть бы раз заглянула в тот дом вместе со мной, ты бы поняла, что он дает ощущение уверенности, защиты».

Те же слова он говорил лет двадцать назад до этого судьбоносного вечера своей матери, озвучивая ей свое намерение продать квартиру в центре, которую та щедро, если не легкомысленно завещала ему, и купить участок в Ольджате, чтобы построить там «подходящий для нас» дом.

«И от чего именно вы собираетесь защищаться?»

Лео почувствовал в голосе матери нотки раздражения, растущее неприятие этой женщины рядом со своим bekhor [2] Первенец (иврит). — первым и единственным сыном, который, взрослея, становился все более беспомощным.

«Подозреваю, что это идея твоей жены? — Ее раздражение росло. — Уж не она ли убедила тебя переселиться в глушь? Очередная ее уловка, чтобы только держать тебя на безопасном расстоянии от меня? Она всегда испытывала на прочность мое терпение, ей наплевать на мои деньги и чувства».

«Да ладно, мама! Это моя идея! Оставь Рахиль в покое!»

«Только тогда, когда ты мне объяснишь, что за имя такое — Рахиль! Можно подумать, что она только сошла со страниц Библии…»

Как такое может быть?! Человек, справлявшийся с самыми сложными задачами, идеально подходившии для одной из самых престижных должностей в больнице, человек, в профессиональный долг которого входило сообщать измученным и отчаявшимся родителям, что их детки безнадежно больны, внушавший робость своим сокурсникам-одногодкам, которые видели в нем законного наследника академических владений всемогущего профессора Мейера, — вот этот человек не смел перечить матери-старушке за шестьдесят?!

Конечно, если бы ему это удавалось, у него не было бы и необходимости заявлять ей о своих намерениях переселиться. С другой стороны, если квартира в центре принадлежит ему — матушка ведь сама переписала ее на его имя, — к чему тянуть волынку? Почему не продать ее, и все тут? Почему он должен, как маленький мальчик, спрашивать ее разрешения? И почему, прекрасно зная, что ему не удастся добиться ее разрешения, он так злится?

Эта женщина умела вывести Лео из себя. У нее был настоящий талант, она знала, как загнать его в угол, заставить почувствовать капризным сынком, каким он, в сущности, не был. Это все ее харизма. Ее упрямство. Ее способность вмешиваться во все. Непоколебимое убеждение матроны, что она всегда и во всем права. Убеждение, приправленное сарказмом, который в последнее время — с тех пор, как сын сообщил ей, что Рахиль Спиццикино вскоре станет ее невесткой, — сделался особенно невыносимым и изощренным.

Именно поэтому он ухватился за идею надежности и безопасности.

Когда мать терзала его расспросами, почему ему взбрело в голову «переселиться в глушь», Лео начинал бормотать что-то высокопарное об опасных временах, в которых они живут, о нестабильной политической обстановке, о давней мечте жить на природе, среди зелени, так как он и его молодая жена уже чувствуют ответственность по отношению к будущим детям, о том, что их беспокойство о будущем потомстве утихло после посещения того замечательного района с пропускным пунктом, охраной, высокими ограждениями, зелеными лужайками и спортивными площадками, — в общем, всем, что гарантирует полную безопасность.

«Если тебе нужны вооруженные люди и высокие заграждения, поезжай жить в Израиль, как твоя взбалмошная кузина!»

«Это настоящий рай на земле, мама!» — не сдавался Лео, делая вид, что не услышал ее последнюю реплику.

И чем больше Лео говорил, тем больше сбивался, и чем больше сбивался, тем явственней на лице его матери проступало выражение презрительной насмешки, нетерпения и разочарования. Выражение высокомерного недоверия, в котором четко читалось следующее: