Лоран Графф - Один из нас. Вояж, вояж

А какой будет моя смерть? Я умру где-то на другом конце земли, без лишнего шума и церемоний, при всеобщем безразличии, которое выпадает на долю путешествующего чужеземца, все имущество которого, уместившееся в чемодане, не сильно церемонясь, разделят меж собой местные полицейские: одному достанется мой льняной костюм, второму — нож, кому-нибудь нужна книга Жана-Мари Лаклавтина? Никому? В помойку ее! На свалку отправятся и мои останки, посольство проведет расследование, но ни одна семья не заявит о своих правах на них — тогда сожжем его в ближайшем крематории! Похороним в общей могиле!

Мне все равно, как со мной обойдутся: я умру счастливым на другом конце земли, как моряк погибает в море, актер на сцене, водитель за рулем своего автомобиля.

Отец умер в больнице. Долго ждать не пришлось! Похороны через два дня. Поеду туда на машине. Г-н Мартинес принес мне свои соболезнования: «Все будет нормально, Патрик? Вы выдержите этот удар?» Я уверил его, что меня не будет всего один день. «Вы знаете, мы с ним давно не виделись. Новости мне передавал брат».

Ив спросил меня, не желаю ли я отдать последние почести отцу во время панихиды. Я не знаю, как себя вести у гроба, не представляю, что говорить и думать, рассматривая застывшие черты его лица, важные и торжественные: скривившийся рот, крупный нос, большие уши, шелковая подушка под головой. Его нарядят, как на свадьбу, в костюм и галстук, которые найдут в платяном шкафу. После смерти он не станет добрей, чем был при жизни. Я ответил брату, что присоединюсь к ним на кладбище. Копаясь в документах в родительском доме, он наткнулся, видимо, на дневник отца — тебе это интересно? Он привезет его мне.

Среда

Пасмурно, холодный ветер.

11 плотвичек, 3 уклейки.

Медсестра пришла в 16.10.

Спать в 23 часа.

Четверг

Небо ясное, температура 9 градусов.

7 плотвичек, 2 уклейки и небольшой окунь.

Моника с 15 до 17 часов, уборка +глажка.

Спать в 23.30.

Пятница

Сухо и холодно, температура — 0 градусов.

6 плотвичек, 1 пескарь.

Покупки в «Леклер»: 30 евро.

Медсестра пришла в 17 часов.

Спать в 23 часа.

И так восемь лет! Примерно с тех пор, как умерла мама, и до сегодняшнего времени. Не представляю, что он делал со всей этой рыбой: съедал ее, выбрасывал в унитаз или раздавал местным кошкам. Личный дневник моего отца — лишь перечисление цифр, ставших мерилом его безжалостно уходящих дней. Ни одного признания, ни единого комментария не прерывает длинную бухгалтерскую литанию. Однако не найти более захватывающей исповеди, более ужасающего свидетельства безысходности нашего существования — печально лишь то, что в безвыходном положении оказался именно мой отец! Признаюсь, при чтении его скрупулезных записок у меня наворачивались слезы.

Я объявил брату, что отказываюсь от своей части наследства — по сути дела, от своей части дома. У него жена и дети, ему это нужнее, чем мне. Мне ничего не надо. После похорон мы расстались, не пожав друг другу руки, нас разделяла бездна, мешавшая нам соединиться: «Береги себя. До скорого!»

Ходил на вокзал с чемоданом. Оделся так, словно собирался на самолет, ни слишком шикарно, ни слишком небрежно, легко изменяемое демисезонное облачение на все случаи жизни. Было два часа ночи. Часто по выходным я никак не могу уснуть. Сказывается привычка ложиться в четыре утра. Г-н Христофилос утверждает, что продолжительность жизни людей, работающих по ночам, в среднем на десять лет меньше. Самые распространенные заболевания — гипертония, язва желудка, депрессия.

А вот и еще один ночной служащий, тот самый привокзальный трансвестит, которому я вручил триста евро: «Куда это ты, дорогуша, собрался посреди ночи, да с таким красивым чемоданом?» Вокруг непривычно тихо и безлюдно. Вокзал закрыт. Несколько матерых полуночников бродят вдоль стен в свете ночных фонарей: «Ты что-то ищешь? Может, у меня есть то, что тебе нужно?» Я не стал задерживаться и пошел домой. «Ты уже не едешь, дорогуша?» Я просто хотел сходить на разведку, попробовать. Идиотизм какой-то.

Я лег недовольный. Потом взял себя в руки, пообещав: «Однажды вы увидите, я уеду по-настоящему! Можете насмехаться! А я уеду, и с концами: адьос, трансвеститы! Прощай, компания! Хорошо вам повеселиться!»

Позвонил Паскаль, хочет, чтобы я к нему зашел. Я отказался, сказал, что занят. Тогда он спустился и стал стучать в дверь. Он был в стельку пьян и двух слов связать не мог. Я отправил его домой. Несколько минут спустя он звонит и орет в трубку. Я дал ему выговориться. Перед тем как повесить трубку, он бросает мне: «Сам ты несчастный!»