Яков Шехтер - Любовь на острове чертей (сборник)

Такой образ жизни Гевера вполне устраивал, раздражало лишь одно: каждый ученик просил надеть тфиллин, и делал это с такими гримасами восторга, топотом и повизгиванием, что Геверу становилось не по себе. Нет, он, конечно, понимал радость еврейской души, получившей, наконец-то, возможность исполнить столь важную заповедь, но способы выражения этой радости приводили его в замешательство.

«Раввин» приходил накладывать тфиллин утром и на закате. И хоть твердил ему Гевер, что тот, кто добавляет — уменьшает, «раввин» оставался при своем мнении.

— Для меня тфиллин, — говорил он, жадно наматывая ремешки, — деликатес, изысканное лакомство. Хочу насладиться им полной мерой.

Через месяц «раввин» пригласил Гевера к себе в дом на субботнюю трапезу. Субботняя служба проходила необычайно быстро, возможно оттого, что Тору не читали, ведь свитка в синагоге не было, а молитвы были несколько иными, чем те, к которым привык Гевер. Ничего удивительного в этом он не усматривал, ведь островитяне очень давно оторвались от еврейского народа.

Молились островитяне по памяти, и только у кантора, торжественно выводившего свою мелодию, была книга. Но заглянуть в нее, по непонятной причине, Геверу не давали. Во время молитвы кантор прикрывал ее полами таллита, а сразу по окончании запирал в шкаф. На просьбу посмотреть, что написано в молитвеннике, «раввин» отказал, туманно ссылаясь на разные законы, обычаи и порядки. Гевер не решился настаивать: не хотят, ну и ладно, хотя, честно говоря, любопытство разбирало, как же молятся потомки десяти исчезнувших колен?

В доме «раввина», за столом, уставленным всевозможной снедью, чинно восседала большая семья. Гевера представили всем по очереди. Когда процедура закончилась, ему указали место рядом с хозяином дома. Но не успел он сесть, как дверь отворилась, и в комнату вошла девушка. Гевер взглянул на нее, и замер. Такой дивной, невозможной красоты он и представить себе не мог.

— Это моя дочь, Махлат, — произнес «раввин». — Да садитесь, садитесь, неужели она так напоминает Сдом и Амору, что вы превратились в столб?

— Она прекрасна, — едва смог вымолвить Гевер, опускаясь на скамью. — Я в своей жизни еще не встречал такой красавицы.

— Хм, — кашлянул «раввин». — Ну, коль вы так считаете, женитесь на ней. Для меня будет честью породниться с великим знатоком Торы.

— Но я женат. На Кубе меня ждет семья.

— Эхо-эх! — вздохнул «раввин». — Где она, эта Куба? Боюсь, что вам ее больше не увидеть. Да и чем плохо у нас, вас уважают, вся ваша жизнь посвящена Торе, осталось только жениться и создать семью. Махлат, ты согласна выйти замуж за нашего гостя-мудреца?

Гевер хотел было возразить, но Махлат, поспешно кивнув головой, одарила его таким взглядом, что все его прошлое, все удачи и неудачи, рождение детей, тихие радости семейной жизни, и вообще, все, все, все на свете стало неважным и малозначительным. Тоска по дому, родным, друзьям, то, что плавало на поверхности его памяти, бередя и смущая, словно корабль, с легким «чмоком» ушло вниз и скрылось в мутной глубине подсознания.

— А вы, достопочтенный гость, — продолжил «раввин». Согласны ли вы, взять в жены мою дочь Махлат?

— Согласен, согласен, — пробормотал Гевер, сжимая губы, чтоб не закричать от радости.

Свадьбу сыграли через неделю. «Раввин» подарил зятю дом, полный всяческой утвари, и началась новая, счастливо бегущая жизнь. Махлат оказалась чудесной женой, чудесной во всех отношениях, и в ее смуглых объятиях Гевер нашел покой и забвение.

К лету она забеременела, и на осенние праздники уже еле смогла подняться на второй этаж Дома собрания, где располагалась женская половина. Поэтому на Симхат Тора [35] Симхат Тора — на иврите радость Торы, праздник, в который завершается годичный цикл чтения Торы и сразу же начинается новый. Гевер настоял, чтобы Махлат осталась дома.

Этот праздник гуляли на острове по-особенному. После короткой молитвы все уселись за столы, накрытые в малом зале. На столах в изобилии стояли бутылки с местной водкой, убойной жидкостью, которую гнали из гуавы. Один раз, в гостях у тестя, Гевер отхлебнул глоток и навсегда зарекся прикасаться к этой отраве.

Островитяне заглатывали пойло целыми стаканами, хищно и жадно, и быстро хмелели, а, захмелев, возвращались в главный зал и пускались отплясывать вокруг «бимы». Вскоре Дом собраний оказался заполненным пьяными. С раскрасневшимися лицами они мерно ходили по кругу, горланя песни, размахивая руками, подпрыгивая, как бы изображая веселье и упоение. Картину народного ликования портили только лица: одеревенелые, с застывшими навыкате глазами.