Илзе Индране - Камушек на ладони. Латышская женская проза

Чужой с соседнего столика удерживает ее, приходится отказать бармену и поболтать с этим мистером Кем-то Другим.

— Почему у вас так потеют руки? — интересуется Кице.

— Вегетативная дистония, — смущенно признается мистер Кто-то Другой и отирает о живот ладони, от волнения они вскоре покрываются красными пятнами. У мистера Кого-то Другого раскосые глаза и смугло-желтый цвет лица. Он называет себя:

— Фу Ку Сань.

Но — поздно, бармен повернул ручку громкости и ведет Кице танцевать. Кто-то кричит со стороны, что бармен — колдун, он водится с нечистой силой. Пунда-а, пунда-а, пунда-а, ломится в двери музыка. Тот крикун — не то в дымину пьяный тип, не то ревнивец Сань Ку Фу, Кице не верит, что бармен может быть колдуном. Колдуны, в ее понимании, танцуют привольно и мощно, как волны на сильном ветру, а не как этот — весь напряжен от ботиночных рантов до полотенца через плечо, впрочем, может статься, это застарелый, еще не успевший развеяться стереотип — будто пляска шамана подобна пляске волн. Нет, Кице скорее назвала бы бармена Доктором кабака. Почетным Доктором кабака, он, как врач с невидимым стетоскопом, дергано кланяется у ее груди.

Ку Фу Сань подтанцовывает поближе и расплескивает шампанское широкой дугой вокруг Кице, пока наконец ему не удается совладать с прыгающими руками и влить питье в бокал.

Кице трясется в ритме музыки и ловит свои прежние представления о том, что здесь происходит, но прежнее не оживает, здесь все иначе — и это поначалу томит, хочется растоптать эту музыку и эту публику вдребезги, как зеркало, и уйти. Пусть останутся одни развалины и Почетный Доктор кабака с подносом на руке! Однако позже Кице удается все явственней сосредоточить внимание только на двух вещах — музыке и своем теле. И еще на двух — музыке за музыкой и движении в своем теле. Да, все и должно быть иначе — но как? У Кице нет ни малейшего понятия, разве что несколько пожухлых, старых представлений из прошлой жизни, которые, как она чувствует, никогда не станут явью и не окажутся правдой.

Кице уже совсем запыхалась, когда подошел тот светловолосый и предложил выйти с ним из зала.

Кице потрясла ситцевую блузку — немного пота и множество жаркого дыхания. Они поднялись по лестнице в холодный вестибюль. Кице следовала за светловолосым послушно и спокойно, и помещение слушалось его, резко сменив равнодушный прямоугольник стен на заинтересованный овал. Девицы замерли на полуслове, холод с ночной улицы пополз по их плечам в змеиной коже, недовольно тлели папиросы в пальцах мужчин. Спутник Кице, словно успокаивая, обвел взглядом пеструю публику, и болтовня возобновилась с резким щелчком, как бывает, когда град наискось ударит в окно мансарды.

— Эму не умер, — наклонившись к Кице, сказал парень, так тихо, словно туча, которая уже окутала ее черной тенью, но еще не пролилась. Хотя он старался быть незаметным и негромким, но все присутствующие снова замерли при первом же его слове. Кице кивнула и про себя сосчитала до пяти. Звеневшие в воздухе напряженность и ожидание, достигнув предела немоты, взорвались, рассыпая вокруг удивление, как брызги теплого, влажного песка. Одни девушки закричали, другие зарыдали от счастья и впились пальцами в блестящие волны волос, будто желая сделать себе больно. Парни в смущении потирали подбородок, окурки с шипеньем, как крупные капли дождя, полетели в лужу за порогом. Эму не умер. Эму не умер, дюжинами и сотнями губы осыпали эти слова на грязный пол. Кто-то свернул из них петарду и забросил поглубже в танцевальный зал. Патефон взвизгнул, как поросенок, когда его черный хвост сдернули с пластинки…

— Эму не умер! — Рев усиливался, и Кице захотелось сбежать. Она посмотрела светловолосому в глаза. Золотой дождь за соснами. Так мы, кроткие, войдем в царствие небесное.

Кице хотелось сбежать, но сотни рук подхватили ее и увлекли с ликующей толпой. Кице казалась себе глиной на гончарном кругу. В этот миг Кице была пророчицей и не смела разрушить чужую радость, а подлинный пророк, светловолосый парень, успел удрать. Он воспользовался бурлящей взахлеб толчеей и исчез, как иголка в стоге сена.

— Скажи еще раз! Скажи громко! — Каждому в толпе хотелось услышать своими ушами. Наступила выжидательная тишина.

— Эму не умер, — тихо, но убежденно проговорила Кице. Дикие танцы и веселье возобновились.

Сань Ку Фу снял ее со стойки и сказал:

— Пора. Пошли.

Он вывел ее через маленькую боковую дверцу. Там на уложенных на песке бревнах стояла лодка с охапкой цветов и Почетным Доктором кабака, державшим в поднятой руке свечу. Кице заметила, что они оба голые, в одних только юбочках из собачьих хвостов.