Тони Дювер - Околоток

Фрукты и овощи - это самый смак. Сезон в самом разгаре, разложение происходит быстро, и на земле валяется несколько килограммов растительной пищи - подбирай, не хочу. Помидоры, груши, редиска, цикорий, репа, капуста, стручки гороха. Яблоки, абрикосы, персики, сливы - неважно, в каком состоянии: свежая часть пойдет на полуденный десерт, а раздавленная или сгнившая - на вечерний компот, проваренный несколько раз с сахаром, общим или каким-нибудь другим, или вообще без сахара.

Это крытый, асфальтированный рынок. Останавливается грузовик, оттуда выходят дворники - давно пора. Обшарить все места с мясом, требухой, колбасами, рядом с торговцем готовым платьем - большие картонки и огромные пластиковые мешки, дальше - пара новых шнурков в кольце. Торговец обувью курит и кладет сигарету, чтобы обслужить покупателей, сигарета падает на землю, насквозь пропитанную слюной, он подкуривает другую, кладет ее, возвращает сдачу, открывает коробки, и сигарета падает - так выкуриваются две пачки: когда сигареты высохнут, их можно будет курить.

Загадочные фрагменты: например, этот уголок из красной пластмассы, эта короткая металлическая трубка, эти прозрачные кристаллы, которые могут оказаться разбитыми стеклянными бусинками. Микромир крючков, винтиков, фольги, пуговиц с ширинок и воротников, билетов на метро, катышков желтой ваты, зонтичных спиц, монеток в один сантим, пучков волос, выдранных из щеток - перебрать все это можно только при помощи микроскопа, так же, как изучают радиолярии, диатомеи, фораминиферы, прокаливая зеленый озерный ил, прибрежный планктон.

Они уходят - с посвежевшим взглядом, напряжено думающей головой. Колеса скрипят, метлы скребут, на мостовой трещит костер из досок, пламя поднимается все выше, они идут по улице, каждый со своей стороны, накрыв добычу клеенкой, которую двадцать лет назад наклеили на стол у себя в кухне, когда у них еще были внуки с самокатами, толстый стол из легкой древесины, и солнце светит ярко, но не печет - абсолютно желтое.

На площадь пришел праздник. Все вверх тормашками: девицы, старухи, суки, свиноматки валяются в очистках. Маскарад, похожий на вавилонское столпотворение: барабанщики, шулера, пустозвоны, сосуны, слободские пройдохи, вихляющие ходоки переминаются с ноги на ногу. Вино, солнце, похоть. Они засовывают указательный в естественные отверстия женщин, будто в выгребную яму, где куры откладывают яйца. Забавная пора. Листья опадают на бешеной скорости. И эти бессчетные зеваки, что, задирая пятки до самой задницы, стучат шарами по треснувшим стволам деревьев, возвышающихся с воскресной суровостью.

Священники начинают шествие с метлой в руке и облаткой в ухе, прокладывают себе канал, благословляют содомию. Чаши с сидром на липкой стойке, куда окунают пальцы. И кокарды! Торжествуя в вальсе, женщины с оверньским профилем ворчат, облаченные в медные латы и металлические опилки, ножи протыкают разоренные кишки жирных детей. Шумную толпу ограждают повозки, запряженные лошадьми, которые гадят на голозадых ребятишек и закрывают всякий доступ. Сидящие на этих телегах почтенные святоши в величественных оборках упираются усами в затылки невест. Овации. Крайне трудно пробираться сквозь толпу.

Впрочем, если пролезть под повозками, можно уйти с площади.

И вдруг впереди безлюдная улица.

Но по-настоящему тихая. Железные ставни на витринах, деревянные - на окнах. Невзрачные дома пахнут унижением, вином, дождем, хандрой.

Прямо по курсу, на протяжении двух-трех километров - виллы, хибары, заводы, замусоренные песчаные равнины и выгнувшиеся дороги, к которым ведет улица.

Дома слева и справа прореживаются. Маленькие посреди садов, украшенных шиповником, щебнем. Глицинии на прутьях решеток воняют грязным бельем сиротских приютов. Это халупы с крыльцами - три серых бетонных ступеньки, где оправленные маленькие жернова отражают солнечный свет, маркиза из черепицы или полупрозрачного стекла, половик - рыжий, как волосы на теле викария.

Дальше никаких домов - за последним угольщиком, его огородом, закрома для угля, листы железа, залитые жижей, черная кошка на лестнице в подвал, велосипеды, прислоненные к стене мельницы.

А затем большие пустыри, порой огороженные, будто сады. Бурьян до пупа, шиповник, валериана, ограды из веток, где на отставшей коре сохнут черные усики вьюнка, плакаты, порванные на фунтики, пыльные заросли, сожженная чаща, ежи, ямы, овраги, старые говяжьи кости, детям есть чем играть, рыть, убивать друг друга.