Фелипе Рейес - Размышления о чудовищах

— Вот эти книги, — и он показал нам три маленьких томика апельсинового цвета. — Если философ придет за ними, мы их ему в задницу засунем, — и ушел пить кофе.

Как вы знаете, Платон предположил, что источник философии — удивление. (Например, удивление перед тем, что мы находимся здесь, с тревогой размышляя о бессмертии души и о каблуках-шпильках, под небесно-голубым куполом, внезапно становящимся черным, среди бесконечного количества других удивлений.) Находясь на более скромном уровне, должен признаться вам, что мое увлечение философией произошло из ошеломления, этого нервного брата удивления. Дело было так: эти три книги оранжевого цвета какое-то время гуляли со стола на стол, потому что философ так и не пришел за ними, до тех пор пока однажды, воспользовавшись временным затишьем (это был один из тех периодов, когда люди, никогда прежде не выходившие за пределы своего квартала, не решаются внезапно ехать туристами в Нью-Дели или Санто-Доминго), я подобрал одну из них и принялся листать ее, чтобы посмотреть, о чем идет речь, несмотря на то что заглавие показалось мне психоделической тарабарщиной: «Парерга и паралипомена (том III)», автор — Артур Шопенгауэр, человек, о котором я никогда прежде не слышал.

Первое, что я прочел, было следующим: «Нужно избегать того, чтобы помещать жизненное счастье на широкую основу, тая многочисленные стремления к благополучию: установленное на такой фундамент, оно легче свергается оттуда, потому что в таком случае неизбежно порождает другие бедствия». И тогда я сказал себе: «О ужас!» — потому что никогда не читал ничего столь обескураживающего, как это, даже в медицинских проспектах. «Здание благополучия отличается от всех остальных зданий, которые тем крепче, чем шире их основание». И тогда я подумал то, что обычно думают невежды: «Этому Шопенгауэру, должно быть, сильно треснули в каком-нибудь комиссариате. По голове. Очень сильно», — но, несмотря на это, как змея, не понимающая музыки, которая ее зачаровывает, я продолжил чтение: «Поэтому наши рассуждения — это, быть может, не больше, чем продвижение на ощупь в потемках…» И именно здесь, в этом самом месте, я понял, что мне внезапно открылась неведомая суть философии, ее «сезам, откройся»: продвижение на ощупь в потемках. Вот он, ключ. Именно этим я и занимался всю свою жизнь: продвигался на ощупь в потемках. Так что я присвоил все три заблудившихся у нас тома «Парерги и паралипомены» и, прочитав их от корки до корки, запросил стипендию на обучение для полицейских, желающих получить повышение. («Каждый человек от природы обладает жаждой знаний» — читаем мы на первой странице «Метафизики» Аристотеля), записался в Университет дистанционного обучения и стал студентом-философом, — решение, о котором мне до сих пор не пришлось пожалеть, хотя признаю, что философия несколько отравила мои мысли, вплоть до того, что я превратился спустя всего четыре месяца моего студенчества в автора афоризмов навроде этого: «Стареть — значит не приходить, а удаляться». (У меня существует более шестидесяти измерений подобного рода, потому что главная проблема с афоризмом — это то, что он никогда не приходит один.)

Итак, стану ли я когда-нибудь профессиональным философом? Нет. Я по-прежнему буду полицейским, занимающимся расследованием прошлого людей, подавших запрос на паспорт. Я знаю, что завалю все предметы первого курса и потеряю стипендию. Я знаю, что никогда не смогу посвятить достаточно времени изучению антропологии, логики (таинственной логики высказываний как системы аксиом, скользкому искусству построения предположений…), французского языка, мертвой латыни, теории социальных систем (потому что в эфирную суму философии составители программ обучения положили именно все это). Но я уже прочел девятнадцать философских книг, добросовестно, делая в них подчеркивания и оставляя пометки на полях, потому что в мое тело сделали инъекцию яда, и я знаю, что всю жизнь проведу, продвигаясь на ощупь в потемках, самозванец в сумрачных царствах метафизических фантазий, ошеломленный самоучка в головокружительных флуктуациях бытия и в агонизирующих спиралях небытия. В общем, шпион за самим собой и за огромным миром, этим огромным миром, который может вместиться даже в ошибочное мышление.

(И на том стою.)

…Однако минуточку… Раз уж я дошел до стадии признаний, полагаю, будет уместным рассказать теперь о моей коллекции подставок для стаканов, потому что я знаю, что потом могу забыть, и не следует оставлять трупы в памяти: ведь она сама по себе — ходячий труп.