Алексей Ковалев - Сизиф

— Ошибаешься и в этом. Я бы не оказался здесь, если бы брат твой способен был следовать за мной. Но ему лучше было знать, куда ведет его рок, и пути наши разошлись. В нем засветилась мечта о своем городе в Элиде, а что же там было делать мне?

— Не пришел ли ты теперь звать с собой меня?

— Ты на своем месте, Сизиф. Я мог бы сказать, что это ты меня позвал, да ты не поверишь.

— Не вижу, какая может быть у меня нужда в тебе, — говорил Сизиф, отгоняя смутное беспокойство, вызванное словами фракийца и его уверенностью, воздействие которой он, однажды испытав, хорошо помнил. — Но, если тебе некуда идти, я охотно предоставлю кров в своем доме. Я вижу, что жизнь по-прежнему не так уж заботится о тебе.

— Что ж, раз ты хочешь повернуть дело такой стороной, я не против. Буду благодарен вам с Меропой, если дадите мне приют ненадолго.

— Тогда давай подниматься. Мне надо спешить, я задержался дольше обычного. Способен ли ты к быстрой ходьбе?

— Не беспокойся, я постараюсь не отстать.

Бродяга в лохмотьях, с искалеченными руками, за спиной которого явно стлался долгий, утомительный путь, в самом деле без труда поспевал за размашистым шагом Сизифа. Заметив, что на кистях, лишенных нескольких пальцев, не было, однако, повязок и что спутник достаточно успешно справляется с дорогой, чтобы продолжить беседу, Сизиф сказал:

— Судя по тому, что тебе не нужно больше залечивать руки, ты давно уж не вступаешь в схватки с богами.

— В каждом деле обретает человек сноровку, — отвечал фракиец. — Плотник тоже все руки себе изрежет, пока не сколотит путный стул. Гончар до первой амфоры, которую сумеет продать, ходит в ожогах. А потом, как приспособятся оба, только старые рубцы и напоминают о прежнем неумении.

— Стало быть, и теперь еще бывает, что тягаешься с небесами? Сделай мне милость, Гилларион, удержись от неистовства, пока будешь в моем доме. Я не хочу, чтобы твои пляски пугали детей. Да и Меропе незачем это видеть.

— Как я сказал, Сизиф, я здесь — ради тебя. Самому мне ничего от богов не нужно. А если вдруг тебе потребуется моя помощь, так тут уж будет не до спокойствия жены и детей, разве не так?

— Нет, не так. Справлюсь как-нибудь без ворожбы.

— И это возможно, — согласился Гилларион. — А то еще бывает, что проснешься утром, и вроде все у тебя, как вчера, — глядь, а десятка четыре лет просвистело за ночь.

— С тобой случалось такое?

— А как же! Сколько ягод по земле рассыпано, сколько в отвар попало или запечено в пироги, а есть несколько, что нанизаны на нитку и переходят в неприкосновенности от отцов к детям и внукам.

— Тут нет никакой загадки. А вот зачем людей на этой нитке держать — это ты мог бы объяснить?

— Не сердись, Сизиф, не все можно объяснить по дороге с Истма в Кенхрей, даже такому смекалистому человеку, как ты. Наберись терпения, все мы с тобой узнаем, тем способом или другим. Одно могу сказать — место, в которое ты угодил, в самом деле непростое, но если ты ищешь на перешейке чего-то еще, кроме одиночества да размышлений, зря теряешь время.

Сизиф не ответил, обдумывая слова фракийца. Остаток пути они проделали молча. Однако у ворот Гилларион остановился и, коснувшись рукой эолида, задержал его.

— Ты ведь хотел бы, чтобы я почистился с дороги и не выглядел таким оборванцем, когда предстану перед твоими домашними. Но дай мне сначала взглянуть на твоего старшего сына. Ему это будет на пользу.

Не поняв, о чем он толкует, еще не решив, как поступить, Сизиф вошел во двор и увидел своего подпаска, державшего на руках крупного годовалого ягненка. Рядом с ним стоял знакомый жрец из храма Афины, и оба наблюдали, как Меропа с рабыней укладывали в мешки фрукты, связки лука, сосуды с медом и маслом, чтобы погрузить все это на осла. Увидев мужа, Меропа сразу пошла к нему навстречу. Лицо ее было бледным и испуганным.

— Прости меня. Я недоглядела за нашим сыном. Он упал с дерева и повредил ногу. Этот добрый священнослужитель согласился прийти осмотреть его, а теперь готов собственноручно принести жертвы Афине и просить богиню о помощи.

Он бросился в дом, но был тут же остановлен восклицанием фракийца:

— Сизиф! Вспомни, что я сказал. Возьми меня с собой. Ты обрадуешь мальчика, но не принесешь ему облегчения.

Сизиф вернулся.

— Не терзай себя. Кто же возьмется углядеть за таким пострелом. Будем надеяться, что он не нанес себе увечья. Я думаю, можно позволить этому человеку войти в дом. Я знаю его давно, и, если ты не против, пусть он посмотрит на Главка.