Алексей Ковалев - Сизиф

Его же положение было совсем иным. Ему приходилось вести рассказ, удерживая в сознании единую судьбу героя. А имея дело с неустойчивостью времени, он обязан был объяснить, каким образом природа этой неопределенности отразилась в жизни Сизифа и тех, кто его окружал. И возникла эта необходимость, как раз когда он готов был приступить к описанию самых плодотворных лет грека, которые несомненно приходились на следующий период его жизни и были связаны с Коринфом.

Все важные события там, включая его двойную кончину, случились, когда Сизиф находился в расцвете сил, и, хотя отличался завидной умудренностью, она еще не была той мудростью опыта, которая медленно, сама по себе спускается на мужчину с годами. А вместе с тем самые разные версии предания неумолимо свидетельствовали о временном неблагополучии.

Называя цель путешествия Сизифа Коринфом, Артур неумышленно опережал события. Город, лежавший напротив Дельф, по ту сторону Истмийского перешейка, назывался тогда Эфира, а Коринф было имя царя, им правившего. Только после его смерти, скорая неизбежность которой из-за преклонного возраста монарха в большой мере определила выбор Сизифом этого места, город был переименован в его честь.

Известно, что Сизиф тоже стал в конце концов царем Коринфа. Но не сразу.

Отдавая дань очарованию поэтической интерпретации мифа Еврипидом, в которой действует совсем другая царская семья, Артур склонен был все же придерживаться первоисточника, свидетельствовавшего о передаче Сизифу власти Медеей, после того как она десять лет правила городом вместе с Язоном. Можно себе представить, что Сизиф был достаточно терпелив, чтобы подождать и пятнадцать, и двадцать лет, но кем же оказался тот, кто опередил его на троне после Коринфа?

Язон, за плечами которого был уже победоносный поход в Колхиду с добычей золотого руна, родился у Эсона, единственного кровного отпрыска Кретея. Это последнее имя резко приближает нас к самой эолийской династии — мы ведь помним Кретея, младшего Сизифова брата, который стал царем Иолка еще до того, как Сизиф обрел самостоятельность. Но это значит, что Язон приходился Сизифу внучатым племянником. Бабушкой же его была Тиро (мы не забыли и этот одинокий сапфир, так нуждавшийся в утешении взрослого дядюшки совсем недавно). И если мы примемся отсчитывать равномерно затянутые на нити времени узелки событий, нам придется признать фактом необъяснимую, колоссальную задержку Сизифа в пути либо его слишком затянувшееся житье в Эфире в качестве частного лица, что позволило его племяннице-подружке окончательно оправиться после всех свалившихся на нее несчастий, выйти замуж за другого своего дядю, родить с ним сына, дождаться, пока у того, в свою очередь, родится ребенок, проводить внука в опасный колхидский поход и пережить его триумфальное возвращение с последовавшими затем кровавыми семейными раздорами, вынудившими Язона искать убежища в Эфире, куда его с Медеей и двумя сыновьями своевременно пригласил со своего смертного одра бездетный, отчаявшийся Коринф.

Но это означало бы, что и Коринфу пришлось дожидаться преемника столь же долго, а так не могло быть, потому что уже в первое свое посещение Дельф, еще до катастрофы с малышкой Тиро, Сизиф узнал мимоходом о критическом возрасте царя Эфиры и отсутствии у него наследника, что вместе с полученным прорицанием позволило ему принять окончательное решение сюда попасть.

Более того, если бы даже оказалось, что боги подарили Коринфу эти лишние десятилетия, у Сизифа к тому времени уже родились сыновья, и было бы куда разумнее передать землю этому, всеми уважаемому отцу семейства, успевшему принести Эфире богатство своими торговыми и аграрными нововведениями и славу — учреждением Истмийских игр, уступавших в своем значении лишь Олимпийским. Умело и мирно перенять власть, конечно же, надлежало ему, а не приглашенной издалека при сомнительных обстоятельствах паре, за которой к тому же тянулась молва о чудовищных преступлениях и вероломстве.

Артуру приходилось тут иметь дело не просто с произвольным характером времени, то замедляющего, то ускоряющего ход, а с каким-то его ребяческим капризом, ибо в одном направлении оно растягивалось, а в другом сжималось.

Но это, пожалуй, все, что я могу сказать по этому поводу, вновь с облегчением предоставляя Артуру выпутываться самому.

Между тем часом, когда сразу же после негромкой свадьбы Сизиф с Меропой покинули Эолию и в сопровождении раба Трифона и рабыни-служанки, отданной невестке свекровью, отправились к берегам южных морей, и тем днем, когда они сделали последнюю остановку в Фокиде, чтобы познакомить с Меропой Сизифова брата и забрать обещанные Деионом небольшое стадо и кое-какую домашнюю утварь, не случилось как будто ничего особенного, если не придавать чрезмерного значения такой естественной вещи, как познание влюбленными друг друга. Произошло это в дороге, во время остановки на ночлег, когда они вышли за пределы Эолии, и для земли, по которой они ступали, Сизиф не был более сыном царя, а Меропа — безродной бродяжкой. Близость раскрыла им глаза, удовлетворив отчасти горячее желание обоих и показав, сколь многого друг в друге они не знали и сколь необъятным будет это знание. Но такое случается ведь гораздо чаще, чем, скажем, насильственное вступление в родство с богами, и не стоит переоценивать обычное человеческое упоение. А их широко раскрывшиеся глаза тем временем перестали отчетливо видеть некоторые близлежащие предметы.