Аля Аль-Асуани - Чикаго

— Но почему вы остановили свой выбор именно на мне? — спросила Кэрол, и ее волнение перешло в искреннее удивление, как будто вся эта сказка могла в любой момент кончиться.

Фернандо сделал глубокую затяжку, закрыл рот, проглотил дым и закашлялся. Его глаза покраснели, и он сказал:

— В этой рекламе нам не нужна слишком роскошная грудь, поскольку тогда товар покажется покупательнице недоступным. Я искал обычную грудь, распространенного типа, как у большинства зрительниц. Грудь черной американки, среднего размера, не шедевр, но и не страшная. Я думаю, что твоя грудь подходит. Эмили сказала тебе, сколько мы платим?

— Тысяча долларов за каждый час съемки.

— У тебя хорошая память на цифры, — рассмеялся он.

Фернандо встал, вышел из зала и тут же вернулся с небольшим бокалом.

— Давай проведем первый эксперимент. Будь собой. Выпей.

— Что это?

— Глотни коньяка, и станешь смелее перед камерой.

Жидкость обожгла горло. Как только Кэрол поставила бокал на стол, Фернандо потянул ее за руку:

— А теперь — работать.

«Мы, нижеподписавшиеся граждане Египта, проживающие в Чикаго, Соединенные Штаты Америки, крайне обеспокоены положением в стране, а именно бедностью, безработицей, коррупцией, внутренними и внешними долгами. Мы верим в то, что наша страна достойна демократического управления.

Мы убеждены, что наш народ заслуживает правосудия и свободы. Пользуясь визитом президента в Соединенные Штаты, мы требуем:

— отменить чрезвычайное положение;

— провести демократические реформы и предоставить гражданские свободы;

— избрать общественный комитет, который разработает новую конституцию, гарантирующую реальную демократию;

— чтобы президент отказался от своего поста, который он занимает длительное время, запретить передачу власти его сыну и предоставить возможность свободных выборов в присутствии международных наблюдателей».

Такое заявление мы с доктором Карамом составляли в доме у Грэхема, который с прежним революционным запалом участвовал в наших делах. Мы перевели ему текст, и он высказал несколько важных соображений:

— Язык должен быть точным и выдержанным. Если он будет эмоциональным, как в художественном произведении, то документ не будет воспринят всерьез. А если будет слишком резким, как объявление войны, будет смотреться карикатурно.

Мы внесли требования об освобождении арестованных, отмене чрезвычайных судов и запрете пыток. К окончательной формулировке мы пришли поздно ночью в пятницу, а на следующий день я встал рано утром, распечатал документ, снял с него двадцать копий и отправился на задание. Мне предстояло встретиться с египетскими аспирантами и убедить их это подписать. За день я побывал у пятерых и устал от бесполезных споров. В конце концов все они отказались поставить подписи. И самая странная реакция была у Тарика Хасиба и Шаймы Мухаммади, моих коллег по кафедре гистологии, которые никогда не разлучаются (я думаю, между ними что-то есть). Тарик — человек странный. Учится на отлично, но замкнут и агрессивен. Кажется, что у него вечно мрачное настроение, как будто его только что подняли с постели. Он выслушал меня молча. Шайма сидела рядом с ним. Я напомнил о происходящем в Египте, объяснил, что наш долг — предпринять что-нибудь и попытаться изменить, но заметил на его лице насмешку. Как только я упомянул о требованиях, он перебил меня, нахмурившись:

— Ты шутишь? Хочешь, чтобы я подписал документ против президента страны?!

— Ради своей же страны!

— Политика меня не интересует.

— Когда вернешься в Египет, разве ты не женишься и не заведешь детей? — спросил я у него, бросив взгляд на Шайму.

— Даст Бог.

— Тебя не волнует их будущее?

— Я обеспечу своим детям лучшее будущее, если закончу учебу и вернусь в Египет с кандидатской степенью.

— И тебя устроит, если они будут жить в коррупции и несправедливости?

— Думаешь им станет лучше, если меня арестуют?

— Кто тебя арестует?

— Каждого, кто подпишет эту бумагу, в покое не оставят, — впервые за весь разговор вмешалась Шайма.

Я набрался терпения и попытался их переубедить, но Тарик поднялся и сказал мне:

— Не теряй времени, Наги. Мы не будем ничего подписывать. Не думаю, что хотя бы один египтянин в Чикаго сделает это. Я дам тебе совет. Брось это дело, добром оно не кончится. Займись учебой, сиди на своем месте и не пытайся изменить мир!