Аля Аль-Асуани - Чикаго

Вдруг он остановился, взглянул на президента, сидящего на возвышении, и увидел на его лице доброжелательную улыбку. Зависла тишина. Салах засомневался и начал вытирать платком пот, обильно потекший со лба. То, что он неожиданно прервал свою речь, вызвало в зале перешептывание, которое становилось все громче. Он открыл рот, чтобы продолжить, но неожиданно изменился в лице и взглянул наверх, как будто пытаясь что-то вспомнить. Он быстро положил листы обратно в карман пиджака и из другого кармана вынул бумагу небольшого размера, развернул ее перед собой и дрожащим от волнения голосом произнес:

— От себя лично и от лица всех египтян Чикаго… Мы приветствуем господина президента и от всего сердца благодарим его за проведенные им исторические реформы… Мы обещаем следовать вашему курсу… будем любить свою страну, как вы учите нас любить ее, не жалея себя. Да здравствует Египет! Да здравствует президент Египта!

Когда бурные аплодисменты стихли, Салах повернулся и медленно направился к своему креслу.

Администратор оказалась приветливой девушкой. На ее лице сияла улыбка, которая, однако, исчезла сразу, как она услышала имя Раафата Сабита. Девушка опустила голову и собралась сказать то, что говорят в таких случаях, но смутилась и произнесла нечто невнятное. Она вышла из-за мраморной стойки, и Раафат последовал за ней. Она пересекла зал, затем прошла по длинному коридору, повернула налево и вошла в другой коридор. Сначала шаги ее были тяжелыми и неуверенными, но затем она вошла в ритм, как будто осознав свою цель.

В конце концов они оказались у входа в комнату. Девушка схватилась за ручку, прислонилась ухом к двери, постучала. Оттуда ответил глухой голос. Она медленно открыла дверь и показала Раафату рукой, что он может войти… Средняя по размерам комната, тихая и чистая. Из окна справа проникал дневной свет. Врачу было за сорок, это был лысый человек в белом халате и очках в серебряной оправе. Он молча стоял у кровати. Раафат увидел Сару, лежащую на постели в той же одежде, которая была на ней в их последнюю встречу, — поношенные джинсы и желтая футболка, грязная у ворота. Абсолютно спокойное лицо. Глаза закрыты. Бледные губы сомкнуты. Доктор сказал грудным голосом, который прокатился эхом по пустой комнате:

— Вчера ночью, около трех, ее привезли на машине, оставили у входа в больницу и быстро уехали. Мы сделали все для ее спасения. Однако слишком большая доза поразила функции мозга. Примите мои искренние соболезнования.

Митинг закончился, и мы — я, Карам и Грэхем — пошли к машине. Я уступил место впереди Грэхему и сел на заднее сиденье. Какое-то время мы молчали, будто над нами нависло облако горя. Карам предложил чего-нибудь выпить. Грэхем согласился. Я промолчал. Направились в облюбованное нами место на Раш-стрит. Выпив, мы не могли больше сдерживать эмоции.

— Не могу понять доктора Салаха, — начал Карам. — Зачем он это сделал? Он мог отказаться с самого начала. Он все испортил.

Мне было ужасно обидно:

— Я так на него зол! Не знаю, как буду теперь с ним общаться на кафедре.

Снова стало тихо.

— Думаю, он сделал это специально, — сказал Карам, — по договоренности с Сафватом Шакиром.

Я ничего не ответил, переживая разочарование и чувствуя свою вину. Ведь именно я договаривался с Мухаммедом Салахом о том, чтобы он зачитал заявление. Я вспоминал, как он удивил меня, сразу подхватив эту идею. Рассеянный, я спросил у Карама:

— Ты думаешь, он работает на них?

— Конечно.

— Нет! — сказал Грэхем.

Он сделал глоток и продолжил:

— Я думаю, он действительно хотел прочитать это заявление. Но в последний момент струсил.

— Почему тогда он охотно согласился?

— Человек стремится преодолеть свой страх, но у него не всегда это получается.

К полуночи я вернулся в общежитие, разделся, лег и сразу заснул глубоким сном. И сейчас я помню случившееся нечетко, как будто оно тоже произошло во сне. Я открыл глаза и увидел тени, перемещающиеся по комнате. Мне стало страшно. Я находился между сном и явью, пока неожиданно не вспыхнул свет и я ясно все не увидел. Это были трое американцев огромного роста, двое в военной форме и один в штатском, в котором я сразу признал главного. Он подошел ко мне и сказал, доставая свое удостоверение из внутреннего кармана: