Елена Попова - Три дамы в поисках любви и смерти

Крестовая дама схватила ее пухленькой детской ручкой за ту ножку, на которой балеринка стояла, сжала в кулачке и радостно засмеялась, затрясла каштановыми кудряшками. И вместе с ней засмеялся отец и ее нянька Нюся, казалось, засмеялись даже солнечные блики на навощенном паркете. Но уже через минуту балеринка стала Крестовой даме не интересна — она просто бросила ее на пол.

Из кухни прибежала мама и стала собирать то, что осталось, потом склеила все эти ручки, ножки, головку, и несчастная балерина теперь стояла в глубине буфета за другими безделушками, вся перетянутая клеем, как бинтами, как воин после боя.

Конечно, никто не ругал трехлетнюю Крестовую даму, но ей все равно было стыдно и хотелось убежать. Да, ей хотелось отсюда убежать. Она выбежала в прихожую и добралась до входных дверей, но ведь ей было всего три года, она не могла даже дотянуться до дверной ручки, да если бы и дотянулась, разве у нее достало бы сил ее открыть.

Тогда она стала колотить ладонями по двери и кричать.

Вот сейчас прибегут отец, мать, Нюся, ее подхватят на руки, беспомощную трехлетнюю девочку, и унесут в ту жизнь, тот мир, в котором она всегда будет что-нибудь разбивать, все, к чему только ни прикоснется.

Но за ней никто не прибежал.

Дверь открылась, и официант сказал:

— Все в порядке?

— Спасибо. Все хорошо, — сказала Крестовая дама и вышла из туалета.

— Все действительно хорошо? — навязчиво повторил официант, и, чуть приподнявшись на носки, даже заглянул ей в глаза.

— Да, прекрасно! — ответила Крестовая дама.

«Несчастный официантишка! — думала она. — Провокатор! Не выйдет! Не выйдет!»

Она окончательно взяла себя в руки и даже чуть тверже направилась к своему столику.

Червоная и Бубновая, потягивая одна — сок, вторая — вино, смотрели телевизор. Небольшой плоский экран светил со стены прямо над ними.

— Нормальный туалет? — спросила Червоная

— Вполне, — отозвалась Крестовая.

— По туалетам можно судить о заведении. Знаете Г. (она привела их общую знакомую). Вот была у нее недавно. Мебель, обстановка — все красиво! Захожу в туалет… Ужас! Запах старого унитаза!

— Фу! — сказала Крестовая.

— Фу! — протянула Бубновая.

— Я ее перестала уважать.

— Ну, это уже слишком, — сказала Крестовая дама. — Раньше так у всех пахло, у кого больше, у кого меньше. Это запах советской власти… Или унитазом, или хлоркой. У Нюси всегда пахло хлоркой.

— У какой Нюси? — спросила Червоная.

— Маминой домработницы.

По телевизору между тем показывали бои. Дым черным смерчем поднимался то там, то здесь между вполне обычными панельными домами.

— Ей-богу, надоело, — сказала Червоная дама. — Ей-богу!

Дальше шли кадры разрушенных домов, ошеломленные лица беженцев, носилки с ранеными, большеглазые, серьезные детские лица.

— Где это? — спросила Бубновая дама.

— Где-нибудь обязательно творятся такие вот безобразия, — сказала Червоная. — Вы только представьте, девочки, раз — и у вас нет дома.

— Ну, это невозможно, — сказала Крестовая и даже зажмурилась. — Я даже представить не могу.

— А ты представь!

— Даже без мужчин можно жить, но без дома…

— Я к родственникам пойду, — сказала Бубновая.

— Так в том-то и дело — у родственников тоже нет. Ни у родственников, ни у друзей. Ни у кого нет дома! Вы только представьте!

— Давай без страшилок! — махнула рукой Крестовая дама.

Услужливый официант налил ей вина, она тут же нервно выпила.

— Мне рассказывали одну историю, — не унималась Червоная. — Про знакомого знакомого одних знакомых. Ну это еще во время Отечественной войны было. В оккупацию. Шел мальчик лет десяти, еврейский мальчик, очень хороший, положительный, послушный, умненький, в школе учился замечательно, на скрипочке играл замечательно, родители ему всегда говорили: будешь хорошим, с тобой ничего плохого случиться не может. Вот он идет, а навстречу — пьяный немец. Мальчик, может и испугался, на курточке у него, понятно, желтая звезда, но наверное думал: со мной ничего плохого случиться не может. Я же хороший. А немец его — раз… и застрелил, как букашку.

— Что мы здесь делаем, девочки? — сказала Бубновая с редкой для нее агрессией. — Мы все-таки отдыхаем.

Она взяла пульт и стала переключать программы.

Пошли кадры Венеции.

— О! — сказала Бубновая дама. — Венеция — моя мечта.

Между тем камера скользнула вниз — улицы Венеции были залиты водой, люди шли, утопая почти по колено.