СЕРГЕЙ ЗАЛЫГИН - После бури. Книга первая

Корнилову так захотелось, так захотелось подсказать УПК, как, какими словами можно и дальше ругать и обзывать следователя, что он не сдержался:

— Вы не совсем правы,— сказал он.— Просто ваш товарищ — бо-о-льшой теоретик!

— Куда там! — живо согласился УПК,— Он даже более того, он очень сильно гнилой интеллигент! Я в этом едва ли не в первый же день нашей совместной работы и совместного стажирования убедился, а с того дня только и делаю, что в правильности своего убеждения убеждаюсь!

— Что говоришь?! — постучав пальцем по столу, воскликнул УУР.— Не знаешь! А дело в том, что гражданин Корнилов — враг народа! Я в этом обстоятельно разобрался и еще разберусь. До конца. А ты мне мешаешь! И даже срываешь мне это дело, мое разбирательство!

— Ну, когда он враг, когда ты разобрался в этом — так и сдавай его под суд, сдавай в Уголрозыск или в Чека, мне все равно куда. Но ты же его даже не арестовываешь, никуда не сдаешь, держишь на воле и разговариваешь, и разговариваешь! С врагом — какие у тебя могуть быть разговоры?! Когда он враг — ему давно пора работать в итеде, то есть в исправительно-трудовом доме, либо сидеть в домзаке на строгом режиме за решеткой. Ежели он все ж таки не совсем враг, а только из бывших — пусть работает в веревочной хотя бы артели. Там ли, здесь ли, но пусть работает, потому что кто не работает, тот не должен есть, а вы, небось, едите обои! Постыдился бы! Да ежели люди и на работе будут целыми днями болтать, заниматься безработицей, так мы ее во веки веков и не изживем, безработицу-то!

— Помолчи! Можешь помолчать?! — повысил голос УУР.

— Не могу! Не могу я молчать, потому что мне стыдно за тебя, за интеллигента, за то, что ты прячешься за спину своего же допрашиваемого гражданина! Стыд! Глаза бы не смотрели! А еще партиец со стажем! Да любой веревочник, которого завтра же ты будешь агитировать и записывать в артель,— он сознательнее тебя! Пойди поищи хотя бы одного из них, чтобы вот так же сидел, разговаривал бы изо дня в день и даже протокола не писал бы — о чем все ж таки идет разговор? И это в то время, когда полным ходом идет грабеж будущей артельной кассы, когда спекулянт, антисоветчик и эксплуататор чужого труда скупает за копейку готовую веревку, а потом будет ею же конкурировать с государственной торговой организацией! С той же самой артелью «Красный веревочник» будет вполне успешно конкурировать?!

УУР встал, собрал портфельчик. Вышел из избы. Потом дверь приоткрыл, сказал:

— Пойдем! Пойдем, поговорим в другом месте! Ну?! Корнилов остался в избе один.

Тихо было. Собачонка где-то лаяла без толку. Где-то каркала ворона, к дождю, должно быть. Где-то высоко, в вершинах сосен пела иволга — к хорошей погоде.

Прошел час, неизвестно было — что делать? Свободен он или все еще должен ждать возвращения следователя?

Потом Корнилов заметил, как в соседнюю избу один за другим потянулись веревочники, мужики и бабы, все с бумажонками в руках. Значит, оба уполномоченные, или инструкторы они были, Корнилов так ведь и не знал до сих пор точного их наименования, значит, они снова занялись проверкой налоговых квитанций, прочих документов. В соседней избе они занялись этим.

«А может быть, и не будет дальше допроса?— подумал Корнилов.— Не будет, да и только?! Кончил УУР с ним разговаривать?!»

Когда же на другой день допрос продолжился, Корнилов с первых же слов ждал, что УУР объяснит ему вчерашний разговор с УПК. Попытается объяснить, прокомментировать. Ему казалось — невозможно было не объяснить, не прокомментировать, миновать, забыть...

Может быть, УУР и в самом деле только шутит, играет с бывшим приват-доцентом, играет в допрос? Вечные студенты, они и всегда-то шутили по-своему, неизвестно как, непонятно для других?! Ведь если бы было нешуточно, всерьез, так УУР и в самом деле должен был давно Корнилова арестовать, во всяком случае — вести допрос в служебном помещении?!

— Конечно,— сказал Корнилов в самом начале нынешнего допроса,— конечно, два иронически настроенных человека очень много могут позволить себе в отношении друг друга. Могут даже...

УУР, сидя против него на табуретке, заложил руки за спину и прервал Корнилова, сказав, что иронию выдумали интеллигенты, а народу ирония не свойственна. Юмор — другое дело, смех — да, а ирония — нет. В иронии без конца изощряются и форсят друг перед другом только интеллигенты. Ирония — внутриплеменное дело интеллигенции!

Корнилов не отступал, он заметил, что как это в самом деле странно: встретились два русских интеллигента — и вот уничтожают друг друга! Наверное, потому что один из них — интеллигент потомственный, а другой учился на медные деньги. Который на медные, тот сводит счеты, утверждает, что медные тоже создают и умственность, и образование. Так бывает. Корнилов не раз в своей жизни убеждался — бывает!