Владимир Крупин - Время горящей спички (сборник)

— Что вам, не все равно, какая у кого ориентация? Вы об этом? Свобода.

— Ну вот пусть свободно и гибнут. Это же Россия — страна целомудрия. Помните картину «Апофеоз войны», пирамиды черепов? Это черепа педерастов Ближнего Востока. А Карфаген, Содом и Гоморра, Помпея? Все гибли от разврата. В России такой заразы не водилось.

— Всегда узнаешь что-то новое, — Николай Иванович остановился, слегка повернул около цветка лампочку обогрева и освещения. — Забудем извращенцев. Вопрос: революция возможна сейчас в России?

— Нет. Революционеры банкирами стали. Хотя… хотя в России все возможно. Рецепты революции прежние: три дня населению хлеба не давать, ворье и шпану из тюрем выпустить, винные склады сами разграбят. Как Ленин учил — телеграфы и банки взять. Телеграф уже не обязательно, связи хватает, а банков, на радость шпане, стало побольше. Охранники тоже оживятся, и они не дураки гибнуть за буржуев. А для молодежи, нашей и не нашей, очень сладостна музыка водопадов осколков стекла разбитых витрин. Электростанции и водопровод взорвать, газом побаловаться. Бомбы с удовольствием будут бросать бомжи. Запасов взрывчатки — тонны. Но думаю, пока будет тихо. Помойки сейчас сытные, собаки хлеба не едят.

Николай Иванович неопределенно посжимал и поразжимал пальцы правой руки.

— Вообще, Николай Иванович, при разговоре о России надо все время держать в уме, что ей нет аналогий. Глупость наших правителей в том, что они насильно тащат Россию в мировое сообщество. Да, мы на одной планете, но мы другие. И единственные. Мы от хлеба и зрелищ не погибнем. На шее у нас всегда сидели всякие захребетники. Но где они? Вопят из ада, завидуя нищему Лазарю. — Я подумал вдруг: а зачем я все это ему говорю, такому умному?

— Вы спросили, зачем вы здесь, — заговорил Николай Иванович. — Отвечаю. Хотя мы и недовольны результатами труда этой когорты, но решили еще попробовать. Знания у них, не в пример зашоренным западным ученым, прочны и разнообразны, не бросать же на ветер такое богатство. Не вам напоминать школы демагогов в античности, не вам сообщать, что система демократии была создана искусственно по заданию плутократов. Но вот, по прошествии веков, начала давать сбои, разболталась в пути. Вопрос: подлежит демократия ремонту или бесполезно ею заниматься и надо изобретать что-то другое? — Николай Иванович сделал паузу. — Вот за это мы и хотели их посадить под вашим чутким руководством. Наша установка — все-таки не торопиться со свержением демократии, а выработать рекомендации по ее укреплению, обеспечить ее жизнеспособность для начала лет на двести. Ведь уже было двести лет вместе. Возьметесь?

— Русский писатель помогает демократам? Сон смешного человека.

— Знаете, скажу до конца. Мы не наивны и понимали, что Россия быстро распознает сволочизм чикагских мальчиков. Я один из них, но не хапал, я русский. Есть реальная Россия, ей надо помогать. Много ли в прошлые годы было воплощено в жизнь проектов ваших друзей? Вы жалели деревни — их сносили, кричали о сбережении леса — его вырубали, были против показа западных развратных фильмов — их крутили день и ночь. Что касается монархии, это, простите, такая утопия, что и обсуждению не подлежит. Надо — дадим конституционного монарха, жалко, что ли? Взят, взят ваш помазанник Божьей волей, молитесь, да и достаточно. Надо Россию спасать в современных, — он это слово выделил, — условиях. Ничего не возвращается. Да и вы в прежнюю свою жизнь уже не вернетесь. Да, так. Слушайте, — вдруг вдохновенно заговорил он, — ведь может же быть хоть раз в мировой истории такое, что закулисный кукловод — русский человек? Мне ничего не важно, не интересно, кроме того, что я сделаю Россию страной будущего. Я прекращу воровство чиновников страхом наказания, уничтожу пьянство штрафами, запрещу аборты, поставлю пределы нашествию иноязычных. Это плохо? У меня нет личной жизни, и не было, и не будет. И я никого не жалею, а прежде всего себя. И вам говорю: вам все равно тут погибать, так что… делайте выводы.

Мы вышли в просторный вестибюль, в который выходили коридоры.

— Слишком по-разному смотрим мы на будущее России, — только это я и смог ответить Николаю Ивановичу.

— Ничего, ничего. — Он уже был спокоен. — Переодевайтесь, и на заседание.

Появилась Лора и почему-то шепотом, на ходу сообщила, что старец меня утвердил. Проводила до дверей номера. На окнах в нем были тяжелые бордовые портьеры. Когда я отвел их в сторону, то за окном, со стороны улицы, были еще одни, уже черные. Я уселся на диван, посидел, тяжко вздохнул и пошел под душ.