Владимир Крупин - Время горящей спички (сборник)

Вика отошла к бару, на ходу продолжая рассказывать:

— Тут он меня как-то заревновал, Отелло придурошный. Увидел, какой у меня постоянный взлет успеха. Говорит: «Люблю тебя, моя комета, но не люблю твой длинный шлейф». Я возмутилась, чего-чего, а умею ставить в рамки приличия: «Если они кобели, так, что ли, я сучка? А к тому же один ты, что ли, говорю, ценитель прекрасного, что ли?» Правильно отрапортовала?

— А шлейф из кого состоит?

— Охранники там разные, шоферня, водилы. Но они же понимают: если что, им тут не жировать. И вообще даже не жить. Дальше комплиментов не идут. Повар только в коридоре прижал, прямо туши свет. «Ошшушшаешь?» В смысле, чувствую ли я искомое волнение? Но тут же и отскочил. Боятся же все жутко. А я не боюсь! Я с кем угодно могу закрутить, но не́ с кем же, его же все трепещут. И есть отчего. Он не только с деньгами, это и дураки могут, но и умный. Я раз подслушала их заседание. Он так резко кого-то перебил: «Сядьте! Вы думаете, что сказать, а я говорю что думаю».

Вика переставила вазу с цветами со стола на подоконник.

— Раз я его чуть не уморила до смерти. Частушкой. «Милый Вася, я снеслася у соседа под крыльцом, милый Вася, подай руку, я не вылезу с яйцом». Что было! Он хохотал до покраснения морды. Я испугалась, даже пивнула из его рюмки для спокойствия. Думала в первый отдел звонить. Я же положительная женщина, зачем мне убойные ржачки? До кипятка хохотал. Ожил. Икал только долго. Вот такая моя планида, — сказала Вика, вдруг пригорюнясь. — Я — копия женского пола, нам много не доверяют… — И тут же встряхнулась: — А рассудить, так больше-то нам, бабам, зачем? — Вика вновь загрустила. — Дни мои идут, я тут заперта. Иван же царевич не придет же. Ох, вот бы пришел, я бы посмотрела на него взором, он бы ответно посмотрел, это же было бы вполне не хуже, так ведь именно?

— Он придет, — пообещал я.

Явился белый человек лет пятидесяти. Крепкий, доброжелательный. Такими бывают важные референты у больших начальников, без которых начальники ни шагу. Коротко пожал руку, представился Николаем Ивановичем, предложил сесть. Мы сели в дорогие кожаные кресла напротив друг друга. Он немного помолчал, видимо ждал какого-то вопроса с моей стороны, и заговорил сам:

— «Существует выражение: „Человек — самое высокоорганизованное животное“. Вот до какой дикости додумались высокоорганизованные животные». Кого цитирую? — Я молчал, он продолжил: — Или: «Несчастья человека никогда не прекратятся, пока он будет думать о земном, а не о небесном.» Или: «У Бога нет смерти, у Него все живы. Душа бессмертна, поэтому надо готовить себя к вечной жизни». И еще: «Россия всех ближе к Небесному престолу». Еще? «Демократия в России — не власть народа, а власть над народом». Еще? «Где Конституция — там видимость справедливости, при ней человек бесправен». Или: «Воруют не в России, а у России». Далее: «Любые реформы демократов увеличивают число дармоедов и ухудшают условия жизни». Блестяще! А эта? «Вся система российского образования теперь — это конвейер производства англоязычных егэнедоумков». Или на десерт: «Чем необразованнее бизнесмен, тем он успешнее». А? Песня! Так бы повторял и повторял. Да листовки бы с такими текстами разбрасывал.

Мы оба молчали какое-то время. Молчать было невежливо, я сознался:

— Да, это цитаты из моих работ. Но приписать их себе не могу. Это написано на основе прочтения Священного Писания, Святых отцов. То есть тут я просто передатчик их мыслей. Пчела собирает нектар с цветов, но не для себя, несет в общий улей.

— Нектар, пыльца еще не мед, их еще надо переработать.

— Это нетрудно, — решительно заявил я. — В пединституте нас учили рассказывать другим то, что узнал. А разбрасывать листовки? С вертолета? Сразу собьют. Да и толку? Все же все знают. — Я помолчал. — И хорошо было б, если мне было позволено вернуться.

— И вам неинтересно, откуда мы тут взялись, такие умные?

— Догадываюсь. Я тут третьи сутки.

— Тут вы первые минуты, — резонно заметил Николай Иванович.

— А общество умников в селе?

— Это привезенные сюда прославленные научные мозги. Но не оправдали надежд. Правда, и мы в девяностых были не на уровне. Прямо сказать, растерялись: уж очень легко как-то все само ехало. Демократия вкатилась в Россию как в сказке, но без подкладки теории. Ее-то и предлагалось им создать. А не опровергать. Да ведь вот и вы — противник демократии, но живет же как-то Америка.

— Именно как-то. Демократию держит дубинкой и долларом. Но сколько еще протянут? Дебилизируют народ, заставляют, например, верить, что дерьмо художника — это искусство. — Я пожал плечами и замолчал. Чего говорить известное?