Адам Торп - Правила перспективы

Солдаты не искали картины, они искали выпивку. В подвал спустились пятеро из восьмерых патрульных. Их задачей было проверять дома, обнаруживать снайперов, искать мины. Мин и снайперов не было. Пока. Все равно этот патруль был полнейшим бредом, город кишел как своими, так и немцами — штатскими, бродившими повсюду: беженцы среди беженцев. В остальном приказ был как обычно — стрелять во все, что движется.

Все, кроме одного, поднялись наверх.

Последний должен был бы руководить ими. Но дома, в Западной Виргинии, капрал Нил Перри когда-то, желая упрочить свою рекламную карьеру, изучал изобразительное искусство. До сих пор ему невероятно везло, он даже заполучил заказ на "Девушку у водопада" для Кенситас. Ссутулившись, он ворошил обгорелые останки картин. На холстах пятна — черные на черном; обуглившиеся охра и умбра пузырились и осыпались с холста, как со дна сковороды. Перри нашел табличку с парой слов из названия, остальное обгорело.

mit Kanal

Он положил табличку в нагрудный карман. Суконная куртка со всеми ее ремешками, карманами и заклепками казалась ему смирительной рубашкой. Слишком теплая для первых весенних дней. Вернувшись домой, он повесит табличку в рамку и назовет ее "Осколок войны".

Табличка на табличку.

Четыре мертвеца сидели у стены, застывшие, как слепки погибших в Помпее; Перри не мог думать о них как о людях, пусть даже один был в очках. Они больше походили на болванки, заготовки, требующие дальнейшей обработки. Было темно, но Перри знал, какие цвета таятся в их темноте — темно-красный, лиловый. Один труп обнимал другого — радости сердца сгорели, как и все, что тут было горючего.

Капрал присел на корточки, не торопясь наверх, где нет ни минуты покоя, где нужно отдавать и получать приказы и где ты все время в гуще событий. Эта часть подвала уцелела, мощная балка удержала потолок. Сверху пробивались солнечные лучи, резко прочерченные в дымном воздухе. Перри даже не задумывался, безопасно ли здесь оставаться. Кто-то кричал сверху — один из новеньких, — но он не слушал. Он очень устал. Перри понимал, что хуже командира, чем он, надо еще поискать, но сейчас, на самом дне усталости, ему было все равно. В любом случае этот патруль — пустая трата времени. Как и многое другое.

Он сдвинул каску на затылок и протер глаза, которые щипало от дыма. Пока работала артиллерия и горел город, войска ждали в полях — длинная колонна танков на широкой автостраде, за ними пехота, — а впереди из-за пологого холма поднимались черные клубы дыма; там, куда падали снаряды, виднелись красные всполохи, быстро утопавшие в дыму.

Оттуда не было видно даже крыш, лишь церковный шпиль торчал над гребнем холма. Но солдаты и так знали, что увидят, когда в конце концов войдут в город.

Они уже побывали в стольких местах — стратегически важных и не слишком, с мостами, рыночными площадями, широкими и не очень улицами и улочками, ощетинившимися ружьями там, где немцы не сдавались; они бомбили и убивали, пока все улицы и улочки не превращались в проспекты, потом входили в город и шагали по этим проспектам, как на параде, и только время от времени, когда никто не ожидал, снайперы снимали кого-нибудь из них.

Они форсировали Рейн полмесяца назад под Везелем, будто какие-то римляне. В Везеле остались целы только батареи отопления. Да запах сырой сажи. Да развалины, к которым невозможно прикоснуться, как к только что выключенному фонарю. Странно, но развалины всегда выглядят одинаково. У сдавшихся немцев под глазами были темные круги, и все они были либо слишком старые, либо слишком молодые, и, что особенно злило, некоторые все равно пытались сопротивляться несмотря ни на что.

Он пнул какой-то обломок, пнул обгорелые рамы и обуглившиеся холсты и повернулся к выходу. Вдруг цветовое пятно — лоскут чистого неба в сточной канаве — привлекло его внимание.

Осторожно порывшись в обгорелых останках, Перри вытащил небольшую картину.

Вот оно. В картинах он понимал больше, чем, скажем, в химии или верховой езде.

Или в стихах, хотя лет в пятнадцать-шестнадцать пробовал сочинять стихи, когда одолевала тоска.

От позолоченной рамы осталось три четверти, держалась она плохо, и картина чуть не выпала на пол, так что пришлось придержать холст сзади. Перри смахнул клочья горелой бумаги и вынес находку на свет, пробивавшийся между сломанными балками; картина потянулась к свету, как стайка цветных рыбок.

Это был пейзаж. Он чуть не прослезился.