Адам Торп - Правила перспективы

— Попробуй удержи, — сказал Перри, глядя на балку и качая головой.

И опять Антон его не понял.

Прогон лежал на самом краешке двери, до кромки оставалась четверть дюйма. Словно все-таки увенчался успехом безумный, рискованный цирковой номер. Словно удержала равновесие благодаря одной-единственной книге набитая томами длинная полка — той, которую тебе необходимо сейчас прочесть.

Перри прикинул размеры расчищенной балки, попытался определить силу и давление. И вдруг понял, что дверь звучит. Похрустывает. Может, это петли выгибались, вот-вот готовые отвалиться под непомерной тяжестью балки и навалившегося на нее груза. Под облетевшей штукатуркой через потрескавшийся бетон сквозила металлическая арматура, в Америке такую сетку увидишь разве что вдоль заборов на стройплощадках, а здесь она повсюду: ею щетинятся развалины, она драным тряпьем или паутиной затягивает стены. До войны что он понимал в работах по сносу зданий? А теперь — настоящий эксперт.

По гроб жизни останется у него умение писать руины, неромантические свалки искореженного металла, битых кирпичей, кусков стен, какое бы здание это ни было раньше и о какой бы стране Старого Света речь ни шла; руины любого народа. Ввоз и вывоз. Хаос.

Сейчас, в самом средоточии хаоса, он неумело тыкался туда-сюда, силясь осторожно направить ход событий, перевести стрелку на указатель "порядок и спасение". А треклятая дверь хрустела, и этот звук накладывался на безнадежное стенание из подвала. Это Потоп с журчанием заливал им ноги. Это четверть дюйма между жизнью и смертью, порядком и хаосом, спасением и концом порождала отчаяние. И Перри не знал, что делать. Он не знал, что ему, на хрен, делать, ведь любой шаг мог оказаться роковым.

— Вот стерва, — пробормотал он, когда появилась фрау Хоффман или Хоффнунг с игрушечным зайцем, но он имел в виду не ее.

Совершенно замусоленный заяц покорно, будто пленный, свисал из ее руки. Все прочие растерянно сгрудились возле балок крепи, ждали от Перри ценных указаний и слушали, как хрустит металлическая дверь и стонут люди в подвале. Даже юный Антон со всей своей смекалкой, будущий лидер мировой революции, притих и слушал.

Вдова подошла к самой двери убежища, и никто не остановил ее. Просунула зайца в щель и позвала Эрику. Она окликала ее по имени и выкрикивала что-то еще. Наверное, что принесла игрушку, — Перри не понимал. Всех слов в англо-немецкий разговорник для солдат США не впихнешь.

Но Перри знал, что она кричала именно это. Общая картина никак не складывается, подумал он. Мне надо сосредоточиться, посмотреть и все обдумать, а она отвлекает меня своей игрушкой.

И тут дверь непостижимым образом сдвинулась с места.

Она беззвучно шевельнулась, качнулась назад на какие-то четверть дюйма. Потом раздался пронзительный скрежет металла о металл, и Перри шарахнулся в сторону и закрыл голову руками.

Герр Хоффер прижимал Пауля Бюрка к груди. Он ясно понимал: этим утром нельзя было оставлять жену и девочек.

Превыше всего долг перед любимыми. Да и какой от него прок в Музее? Фрау Шенкель совершенно права. Даже для Хильде Винкель, которую все еще пробирала дрожь, проку от него немного. Ему недоставало смелости обнять ее и утешить. Если бы он отважился, это и его бы утешило. Наверняка она бы спокойно отнеслась к мокрым брюкам. Кто в наше время обращает внимание на такие пустяки? Человек должен помогать своему ближнему.

Герр Хоффер решил, что после войны, другими словами, в ближайшие недели он все это как следует обдумает. Долг человека состоит в служении ближним, и в первую очередь любимым. Он представил, какая нелегкая предстоит жизнь в ближайшие месяцы, а может, и годы.

Придется забыть про Гельголанд. Надо быть реалистом. Даже светлое пиво или лимоны могут исчезнуть, останется один ревень. Но он будет гулять с дочерьми в парке. Вряд ли парк будет стерт с лица земли, а со временем вместо поваленных бомбами деревьев посадят новые. Он будет гулять с девочками по воскресеньям, играть с ними на траве, бегать. Особенно с Эрикой, она любит побегать. Сабина шутила, что это оттого, что они зачали ее в Берлине во время Олимпийских игр. В прошлое воскресенье он тоже гулял с ними. Забавно, но они всегда ходили одной и той же дорогой: огибали декоративный пруд с медлительными золотыми рыбками, лавировали между стриженых кустов живой изгороди и только потом останавливались у качелей. Надо изменить маршрут. Может, входить через другие ворота, лишь бы сойти с привычной колеи. Можно начать с качелей и закончить у декоративного пруда, пустить кораблики. Он сделает своим девочкам новые кораблики, раскрасит их красным, синим и желтым, а трубы выкрасит в шикарный черный цвет. Сабина иной раз выходила с ними прогуляться, но чаще оставалась дома, усаживалась на зеленом диване, просматривала старые журналы, штопала чулки, слушала радио. Порой натирала воском и полировала мебель. Всякий раз, когда она видела, что после бомбардировки картины висят косо, она обязательно их поправляла и вытирала пыль. Вот почему с нами не приключилось ничего дурного, понял он. Когда пыль тучей висела в воздухе, Сабина была тут как тут, и с тряпкой в руках.