Алексей Притуляк - Первое апреля октября

Во-первых, там, где сидел на барабане мальчик и стоял я, там просто не было трамвайной остановки. Во-вторых, по этой улице вообще не ходили трамваи. Впрочем, о последнем ребёнок мог и не знать, ведь ему было от силы лет десять или одиннадцать. Кроме того, он вообще мог быть приезжим.

— А, — кивнул я еще раз. — А мама твоя знает, куда ты поехал?

Мальчик неуверенно пожал плечами, посмотрел зачем-то в один конец пустынной улицы, потом — в другой.

— Наверняка ей кто-нибудь сказал, — ответил он через минуту раздумий.

— А, — произнес я в третий раз.

Собственно, разговор можно было считать законченным, поскольку спросить больше было нечего. Да и взгляд мальчика, который он бросил на меня, не располагал к дальнейшим расспросам. В этом взгляде явно читалась усталость от моего, наверное, казавшегося ему глупым и надоедливым, любопытства.

— Ей Джексон сказал, — вдруг добавил мальчик, поежившись.

Да, на улице было влажно, прохладно и неуютно. Сентябрьский последождевой поздний вечер запускал свои холодные пальцы даже и под мой тёплый плащ, под которым были еще пиджак, жилетка и рубашка, плотно схваченная на шее галстуком. Что уж говорить о ребёнке в легкой полурасстёгнутой курточке поверх футболки. Несомненно, ему было холодно. Поэтому он и поёжился.

— Джексон — это твой брат? — спросил я зачем-то.

По сути, мне нужно было не вести здесь пустой беседы с неизвестным мне мальчиком, а идти в издательство. Но сейчас я подумал, что совершенно напрасно отправился в издательство в половине двенадцатого ночи. Скорей всего, мой редактор уже закончил работу и уехал домой.

— Джексон? — между тем повторил ребенок это загадочное имя. Потом он снова пожал плечами и ответил безразлично:

— Не знаю.

Я несколько минут молча постоял рядом с ним, не ведая, что делать дальше и в общем-то не имея больше интересных вопросов. Как и он недавно, я посмотрел в один конец улицы, в другой. Потом я посмотрел себе под ноги, соображая, как бы половчее распрощаться с мальчиком, так, чтобы не чувствовать себя обязанным задавать ещё новые вопросы, на которые у него совершенно очевидно не было желания отвечать. И чтобы не обидеть и не испугать ребёнка своим внезапным уходом.

— Джексон, — повторил я машинально это дурацкое, зацепившееся за мой язык имя, постукивая по мокрому асфальту тростью.

— А вот и трамвай, — произнес между тем мальчик скучающим голосом, явно подавляя зевоту.

— Трамвай? — я посмотрел туда, куда был направлен его взгляд.

Там, в конце улицы, действительно показались из-за поворота две светящиеся фары.

— А какой номер ты ждёшь? — поинтересовался я.

— Не знаю, — ответил он равнодушно. — А какой нужен?

— Ну это зависит от того, куда ты хочешь уехать, — терпеливо объяснил я.

— Мне нужно вернуть барабан, — сказал он и зачем-то постучал по инструменту кулаком.

На постукивание инструмент ответил утробным и чистым басом — словно проснувшийся циклоп.

Я немедленно достал из внутреннего кармана мою любимую записную книжку в кожаном переплете, с золотыми уголками и кнопкой. Щелкнув застёжкой, я вынул из специального кармашка в переплете небольшой карандаш, нашел чистую страничку и записал там: «Стук барабана на пустынной ночной улице напоминает утробный голос разбуженного циклопа (Ciclops Vulgaris H.)».

Удовлетворенный удачно найденным сравнением, я защелкнул кнопку и вложил записную книжку обратно во внутренний карман пиджака.

— А кому ты должен вернуть барабан? — обратился я к ребёнку.

— Ну где же трамвай-то?! — произнес он с досадой, словно не слыша моего вопроса.

И правда, фары, недавно появившиеся из-за угла, нисколько не приблизились к нам за прошедшее время.

— Действительно, — кивнул я. — Транспорт у нас ходит просто ужасно — когда вздумается и как вздумается. Им дела нет до нужд простых обывателей, им важен только их график.

— График, — повторил мальчик.

И потом еще раз:

— График…

Наверное, это было новое для него слово.

— График, — улыбнулся я ребёнку, радуясь и завидуя тому, как он, сам того не понимая, счастлив — ведь он познает родную речь.

— Какое противное слово! — вынес он между тем свой вердикт

Такой приговор разочаровал меня, и я даже хотел немедленно уйти. Мне даже захотелось сказать ему что-нибудь грубое напоследок. Ну, например, я мог бы напомнить ему, что негоже поносить человека, предоставившего тебе кров, равно как и человека, давшего тебе свою кровь. Но потом напомнил себе, что он всего лишь ребёнок, а потому имеет право на ошибочные суждения.