Александр Бромов: Первое апреля

Первое апреля — праздник души любого мало-мальски уважающего себя хулигана. Пиршество шалостей, разгул фантазии, хохота и сердечных приступов. Что такое «у тебя спина белая»? Фигня. Детский лепет.

Это было давным-давно, как в сказке. Жили-были мы: мама с папой, два моих младших брата и я, естественно. Тихая, скромная девочка. Но черти, чтоб им пусто было, уже тогда не давали покоя.

В те давние времена, когда не было интернета и сотовых телефонов, в нашем доме появился один из первых телевизоров в городе. Папа привез его с большой земли и торжественно водрузил на тумбочку в красный угол, как альтернативу иконам, которых у нас отродясь не водилось. Кнопочки? Какие кнопочки? Здоровенная круглая ручка с делениями, которую мы, пыхтя, рывками проворачивали под оглушительные щелчки. Позже в местной газете появилась скромная программа на два канала. Папа насаживал ее на специальный гвоздик рядом с телевизором, предварительно подчеркивая интересные передачи. Священнодействовал.

В конце марта (что так удачно совпало с пятницей) он выделил карандашиком нужное и приколол листок на рабочее место. Ночью средний брат, как самый легкий и знающий опасно скрипящие половицы, подменил его.

Эту программу наша троица стащила в прошлом году и бережно хранила все это время вдали от солнца и влаги, поэтому выглядела она, как новенькая. Утром, в девять часов, папа стартанул к телевизору смотреть уже не помню что. Нам из наших комнат было прекрасно видно, как он щелкает ручкой-рычагом, периодически сверяясь с программой и часами. Через несколько минут к нему подключилась мама в качестве успокоительного.

Нас выгнали чистить зубы, но даже с кухни было слышно, как родители терзают несчастную технику. Прийти и сказать волшебные слова «с первым апреля» никому из нас в голову не пришло.

Когда мы вернулись в зал, папа, начиная закипать, обзванивал знакомых. Мама сосредоточенно изучала текст. Какие-то незыблемые моменты совпадали, например, розыгрыш Спортлото или «Будильник», сбивая родителей с толку. Мы смирным рядком уселись на диване и сложили ручки на коленках, млея от удовольствия. Спектакль продолжался больше получаса, если мне память не изменяет. Но вскоре мама догадалась обратить внимание на несоответствие дней недели. Потом мы пять минут слушали нотации, перемежаемые подзатыльниками, и честно старались не хохотать. Папа с тех пор заранее прятал первоапрельскую программу во избежание, так сказать. Зря, настоящий художник никогда не унизится до повторения.

Мы ушивали ему брюки, начиняли сигареты головками от спичек, меняли обложки книг, если позволяло их состояние…. Маму разыгрывать было не интересно — она обижалась, а вот папу с его черным юмором сам бог велел.

Он, конечно, припомнил нам все. Через десять лет. Утром первого апреля брат искал свои часы, которые никогда не снимал. Не знаю, как папа провернул этот фокус, но за ночь часы «сползли» на ногу.

С возрастом розыгрыши приобрели повседневный характер, так как первого апреля нам уже не верили.

Как-то папа пришел к нам, когда мои дети были уже большими. Лето. Воскресенье. У плиты дочь с умным видом помешивает суп. Пахнет мясом. Обычно деда встречают коты, которым он таскает вкусняшки. Именно благодаря его усилиям все наши знакомые до сих пор свято уверены, что Клякса хронически беременна. Папа, прошелся по двору и по дому в поисках хвостатых попрошаек, потоптался на ступеньке кухни, оглядываясь, и спросил:

— А кошаки-то где?

Дочь попробовала суп и, тяжело вздохнув, повернулась к нему:

— Кушать, деда, всем хочется.

На дворе стоял очередной кризис, а из поварешки заманчиво выглядывала кроличья лапка. Дед остолбенел и побледнел. Он поверил! А мы все испортили, начав хохотать. Дочь, достойная продолжательница семейных традиций, сидела на полу, колотила по нему поварешкой и истерически всхлипывала.

Студенческие годы. Золотые времена. Тогда с нами учились иностранцы, в том числе и кубинцы — простодушный народ, верящий всему безоговорочно.

Дело было на третьем курсе. Мы размялись на преподавателях и одногруппниках, погоняв их друг к другу и едва не сорвав лекцию у декана, за что огребли внеплановый контрольный опрос на десять минут, но с блеском вышли из положения, раскрутив его на воспоминания молодости.

Поднимаюсь после напряженного дня на пятый этаж (последний), глазами машинально отмечаю соответствующую табличку и вваливаюсь в комнату, не замечая идущей вверх лестницы. С минуту рассматриваю полуголого симпатичного кубинца и радикально изменившуюся обстановку. Все понимаю и ухожу по-английски, не прощаясь. На площадке еще раз сверяюсь с табличкой — пятый этаж. Пусть будет.