Алексей Притуляк - Первое апреля октября

— Ты распустилась до того, что начала думать, будто я тебе чем-то обязан, — продолжаю я. — Ты требовала всё больше и больше. Ты обращалась со мной как с вечно в чем-то виноватым приживальцем. Ты превратилась в содержанку. Но мне не нужна была содержанка!

Бумажник жаль. Но сейчас не до него.

Я вижу, как мой нож входит в её печень, рассекая бурую плоть. Тошнота снова подкатывает к горлу…

— Тебе вообще никто не нужен! — бросает она, отворачиваясь.

— Поске Хабана спрашивать, за что вы ссориться? — прерывает сморчок наш диалог.

— Скажите Поске, что…

— Она зваться Хабана, — обиженно перебивает переводчик. — Хабана — это имя, а «п о ске» — значить по английскому «гражданин».

— О'кей. Сказать поске Хабане, что мы не ссориться. У нас тоже революция. Революсьон.

Он ухмыляется и передает мои слова уродине Хабане.

Рио-де-Жанейро, 2005

Это была наша первая поездка. Джилл всегда мечтала побывать в Бразилии, увидеть карнавал, статую Спасителя, Сальвадор и Игуасу.

Я не знаю, зачем я ей нужен. Я знаю, что ей нужен мой кошелёк, а не я. Но чёрт возьми, мой кошелёк — совсем не предел мечтаний для женщины и менее красивой, обаятельной и страстной, чем моя Джилл. Дела у фирмы, где я работаю, идут всё хуже и хуже. Мой скромный личный бизнес тоже не становится успешнее от провала в наших с Джилл отношениях и той уймы впустую потраченных на новые наряды, путешествия, бары и слежку за женой времени и денег.

В сотый раз спрашиваю себя, что мне мешает расстаться с этой женщиной, и не нахожу ответа. Мой психолог, которому я отстёгиваю по сотне за сеанс, лишь загадочно улыбается и несёт какую-то ахинею про пауков-самцов и детские комплексы. Но я и с этим прощелыгой не могу расстаться, потому что только ему способен рассказать о Джилл всё. И каждую пятницу я исправно, с чувством неизбывной глухой тоски и безнадюги, оставляю у него сотню долларов.

Я пытался вернуться к друзьям, на которых как-то забил после женитьбы, но оказывается, что друзья мои — совсем незнакомые мне люди, с которыми даже подходящую тему для разговора найти нелегко.

Я волокусь за Джилл на Корковаду, тащусь за ней на Пан де Асукар, глазею на Паку Империал и Ботанический сад и вдрызг напиваюсь на Копакабане.

В какой-то лавчонке, в Петрополисе, я зачем-то покупаю нож — скорее красивый, чем смертоносный: с костяной рукоятью и гравированным, словно покрытым изморозью, клинком.

Джилл, которая прекрасно провела время в компании двух загорелых мачо, лишь бросает на мою покупку мимолётный взгляд и дёргает бровью.

Монте-Вильяно, 2007

Мы сидим в вонючей яме.

Нас отвели на край лагеря. Если бы я думал, что ведут убивать, то, наверное, уже сделал бы главное. Но они не собирались убивать нас. Во всяком случае — пока. Когда я сказал, что в гостинице — там, в Абижу — у меня осталась кредитка и ещё немного наличных, они долго совещались. Потом сказали, что Джилл останется у них, а я пойду в Абижу и вернусь с деньгами, если её жизнь мне дорога.

Они даже не представляют себе, насколько дорога мне её жизнь! Но могу ли я оставить жену здесь? Что, если они убьют её? А если я почему-либо не вернусь в срок, они наверняка убьют. Могу ли я рисковать?

Но хорошо, что нас посадили в яму до завтра. Завтра, они сказали, я пойду в Абижу. Завтра. Значит остаток дня и ночь мы проведём в этой вонючей яме на краю лагеря. Вдвоём!

Яма тесная, два человеческих роста в глубину, вся провонявшая экскрементами и мочой предыдущих сидельцев. Я не вижу лица Джилл — только светлое пятно с двумя чёрными провалами там, где должны быть глаза. Только тёмный провал там, где должна быть душа.

Она почти не дышит. Сидит, зажав нос и вдыхая через полусжатые губы — маленькими брезгливыми глотками. Дура. Что толку? Дышала бы нормально — потихоньку принюхалась бы.

Ну, да ничего, недолго уже тебе осталось мучиться. Недолго. Надеюсь. Надеюсь, я смогу собраться с силами за оставшееся время.

— Ты вернёшься за мной?

Её голос звучит так неожиданно, что я вздрагиваю.

Он звучит глухо, почти не отражаясь от земляных стен.

Хороший вопрос! Ну что ж, давай немного поиграем напоследок.

— А ты как думаешь?

Молчанье.

— Значит, не вернешься, — наконец произносит она сдавленно.

— А ты хотела бы? — спрашиваю я.

Снова молчанье. Кажется, она всерьёз задумалась над моим вопросом. Совершенно серьёзно.

— Не знаю, — слышу я наконец.

— Вот видишь, до чего ты дошла!

— Я?! Дошла?.. Впрочем, да… Но я шла за тобой. Это ты довёл меня. До этой ямы.