Коре Холт - Состязание. Странствие

В это утро у Оутса на обувание уходит целых полтора часа.

Скотт наклоняет голову и молится:

— Господи, помоги нам всем. Аминь.

И они идут дальше на север. Оутс то и дело приваливается к саням, остальные ждут, наконец, укладывают его поверх снаряжения, но у них не хватает сил тянуть такой груз. Он скатывается сам на снег и лежит. Они говорят:

— Вставай же.

Он поднимается на колени. Наклоняет корпус вперед, берется руками за сани, ему помогают встать. Стоит шатаясь. И все вместе медленно бредут на север. Вечером, когда вновь поставлена палатка, — теперь на разбивку лагеря уходит вдвое больше времени, — Оутс наклоняется к Уилсону и спрашивает:

— У меня есть хоть какой-нибудь шанс?

— Честно говоря: не знаю.

Долго тянется тяжкая ночь. Утром Оутс просит их оставить его лежать в спальном мешке и идти дальше без него. Скотт отвечает, что это невозможно. Упрашивает Оутса попытаться и сегодня идти со всеми.

Но перед выходом Скотт отдает распоряжение ответственному за аптечку Уилсону раздать всем таблетки. В аптечке есть морфий. Дальше пусть каждый сам решает, принимать или не принимать эти таблетки.

Уилсон выполняет приказ.

Осилив еще один короткий переход, они снова разбивают лагерь и снова проводят беспокойную ночь. Рано утром Оутс говорит:

— Мне надо выйти. Возможно, я задержусь. Снаружи буран. Он вылезает из спального мешка.

Скотт просит его:

— Потерпи немного…

Оутс не отвечает. Они знают, зачем он идет.

Он выбирается из палатки. И задерживается.

В поведении Скотта больше не заметно проявлений слабости. Энергичным почерком он пишет в дневнике: «Оутс умер как британский джентльмен». Лежа в палатке во льдах Антарктиды, они не могут знать, что как раз в эти дни Амундсен на «Фраме» приходит в Хобарт в Тасмании. Во все концы света летят телеграммы о покорении Южного полюса. Долетают они и до Лондона. Поначалу происходит путаница. Люди думают, что полюса достиг Скотт. Печатаются экстренные выпуски газет с ошибочными заголовками. Затем вносятся поправки.

Тем временем три путника продолжают идти. Они знают, что на складе «Одна тонна», до которого по всем расчетам остается всего около двух миль, вдоволь провианта и должен быть керосин. По плану там их должна встретить упряжка с базы.

Им кажется, что они слышат лай. Они понимают, что это самообман, знают, как дорого обходится вспышка надежды, когда сменяется разочарованием. Но удержаться невозможно. Они приваливаются к саням, чтобы передохнуть. И заверяют друг друга:

— Слышишь — собака лает! Это наши идут… Но никто не приходит.

До сих пор Скотт и физически был самым сильным. Вечером в палатке он констатирует: «Я самый слабый из троих, оставшихся в живых».

Он осматривает свои ноги, правая ступня выглядит особенно скверно. С видимым спокойствием записывает в дневнике, что ему не избежать ампутации. Им удается совершить еще один дневной переход. После чего снова разражается буран. Они залезают в палатку. У них продуктов на два дня, керосина на один.

Они заключают, что остается единственный шанс: Уилсон и Бауэрс попытаются дойти до склада «Одна тонна» и, если найдут его, вернутся за Скоттом. На другой день двое выходят в путь. Но буран бушует пуще прежнего. Они вынуждены возвратиться.

В эти дни — мы не знаем точно, сколько дней, — в последний раз проявляется величие души трех путников. Никаких упреков друг другу. Деликатное молчание Бауэрса и Уилсона, словно они неприметно удаляются несколькими часами раньше своего великого руководителя, оставляя его одного на сцене в свете истории. Скотт пишет. Он сидит в спальном мешке, гноящиеся ступни болят, последний керосин выгорел. В палатке тридцать градусов мороза. Сняв рукавицы, он пишет своим изящным, красивым почерком, разборчивым даже теперь, спокойно подбирая слова. Нотка отчаяния ощущается, но истерии нет. Ясная мысль, никаких оправданий, голые факты. Так формулирует он свое обращение к британскому народу. В свой последний час руководитель экспедиции показывает, что был рожден для руководства. Затем он пишет личные письма. Их тон теплее. Здесь, на смертельном морозе, слово обретает теплоту, какую редко встретишь в мировой литературе. Он пишет супруге Уилсона, благодаря за дружбу с ее мужем. Шлет матери Бауэрса слова похвалы ее сыну, который сейчас умирает подле него. Пишет своей матери. И наконец — своей жене, прося ее хорошенько заботиться о сыне. Он никого не забывает — страждущих, которым еще только предстоит ощутить страдания. Но он уже ощущает их боль — и свою.