Анатолий Гладилин - Вечная командировка

Мы прошли по грязи вдоль будок и остановились у последней. На крыльце стоял маленький паренек в больших сапогах и смотрел на меня прищурясь, так, будто я был еще за километр от него.

— Вот, принимайте, будет жить у вас, — сказала женщина, что выдала мне спецовку, сапоги и привела меня сюда. — Ну, а белье я сейчас переменю!

И она быстро взглянула на меня.

Каждый взгляд человека, который мне удается засечь, всегда вызывает у меня вопрос. В данном случае я подумал: а есть ли у нее муж? Судя по разговору в конторе, есть. Тогда непонятно.

Ну, с пареньком было все ясно. В его глазах читалось откровенное стыдливое любопытство. Видимо, со своим взглядом он ничего не мог поделать, но понимал, что это нехорошо, и поэтому крутил головой, даже отворачивался, но и в эти моменты все-таки умудрялся смотреть на меня.

Мы обменялись несколькими принятыми в этих случаях фразами.

В будке — так называют тут деревянные домики — было неожиданно чисто. Мне досталась одна из нижних коек. Пока я запихивал рюкзак под нее, паренек (его звали Вовка) включил приемник и стал проигрывать пластинки. Странный репертуар: «Русская красавица», «Рио-Рита», «Самбо должно иметь пандейро», марш «Тоска по родине». Еще через пятнадцать минут я уже знал всю его жизнь и рассматривал альбом с фотографиями.

На первых страницах, надев свои лучшие костюмы и платья, сидели старики, выпустившие из карманов цепочки часов, и старухи в нарядных полушалках. Напряженно и тупо смотрели они в глаз объектива и теперь этим взглядом провожали меня, пока я листал альбом.

Передо мной мелькали маленькие ребятишки, деревенские хаты, березки, солдаты, солдаты поодиночке и выстроенные целыми подразделениями, девушки. Одно лицо встретилось несколько раз. Ясно: это была о н а.

Деревня, армия, девушка Зина, которая часто пишет письма и, может быть, приедет сюда. Вот и весь Вовка.

Потом пришел другой парень Он сухо со мной поздоровался и подчеркнуто не проявил ко мне никакого интереса. Мне было сказано, что будка заняла первое место по чистоте и получила в награду приемник. Каждую неделю кто-нибудь из ребят дежурит, моет полы, убирает, и мне придется делать то же самое. Я не спорил.

Парень смягчился. И я узнал, что зовут его Григорием, фамилия — Окунев, а родом он из Калуги, и лет ему девятнадцать, и работал он до этого в Магадане на промкомбинате, а сейчас на пятом промприборе. Гриша рассказал, как у себя в деревне Снетковка он ходил по улице, поджидал Марусю и дрался с ее двоюродным братом, а потом получил от нее письмо, плохое письмо. Потом Гриша сообщил, что они с Володей борются за звание ударников коммунистического труда.

Потом в будку ввалился долговязый Коля («Коля Большой!» — приветствовали его криками). Он жил не здесь, но держался как хозяин. Выяснилось: я буду спать на его бывшей койке. Он теперь женат. У него половина соседней будки.

Коле было лет двадцать восемь. Он не страдал застенчивостью. Весьма прямо и бесцеремонно спросил меня, за каким чертом, собственно, я сюда приехал.

Я коротко рассказал свою заученную «биографию». Я отслужил армию, женился, поступил в педагогический институт. Учился я очно, думал, проживем с женой на стипендию. Но на четвертом курсе родился ребенок. Сдал я экзамены досрочно и поехал сюда, зарабатывать деньги. Надоело висеть на шее родителей жены, надоело просиживать ночи за учебниками, прихлебывая пустой чай. Надо содержать семью да, пока есть возможность, поездить, людей посмотреть. А деньги я буду высылать.

Вот примерно что я им говорил. Естественно, мне посоветовали кончить институт и сказали, что здесь жить можно, но, в общем, не малина.

А Коля Большой вспомнил свою сестру. Она тоже учится в педагогическом.