Анатолий Гладилин - Вечная командировка

К сожалению, его рассказ был не очень ясен. Коля то и дело пускался в весьма длинные рассуждения по поводу того, что студентки ни черта не знают, ничего не видели, а на простого рабочего парня смотрят свысока. Рассказ очень длинный, повторяю, запутанный, с явной примесью личной обиды — подробности мне не вспомнить.

Меня напоили чаем, накормили хлебом с маслом и джемом, который доставали из огромной консервной банки. За чаем мы тоже о чем-то говорили, но я опять уж не помню, потому что меня разморило и очень хотелось спать. Я не спал двое суток, пока добирался сюда на тракторах.

Все шло хорошо, только все как-то уж очень удивились, когда я попросил сделать приемник тише и, если можно, погасить одну лампу. Просто очень удивились. Но немного повернули регулятор громкости и выключили ту лампу, что била мне прямо в глаза. Впрочем, ее скоро включил новый человек, пришедший в будку. Но я это едва почувствовал. Я уже спал.

По утрам я просыпаюсь от далекого гудка автомашины. Я слышу, как поют колеса трамвая на повороте, как скрипят тормоза на мокром асфальте, слышу, как размеренно скребет метла дворника (у нее мягкий, приглушенный звук — он мне запомнился, когда я еще ребенком просыпался в майское утро, и солнце еще только вставало, и ночью прошел дождь, и в раскрытые окна вместе с упругим весенним воздухом входил этот звук).

Конечно, все тут же исчезает.

Я вижу узкую струю света, ударяющую из маленького окошка на плиту. Струя разбивается, свет немного заползает в глубь комнаты, оседает на портянках, что сушатся у плиты, на стаканах и неубранных тарелках, что стоят на столе. До меня он не доходит. И вот в эти минуты мне вспоминается моя семья, которую, увы, я очень редко вижу.

Я вдруг начинаю завидовать Вовке. У него есть семейный альбом, а у меня нет.

Интересно, какие фотографии я бы туда поместил?

Первая: молодой человек с девушкой. У молодого человека, естественно, целеустремленный взгляд, а девушка, как и положено, склонила голову ему на плечо.

Вторая: просто девушка. На обороте карточки — дарственная надпись.

Третья фотография: маленькая девочка очень деловито тянется к бутылке с соской.

Удивительно шаблонные фото. Подобных им — миллионы. Они обычно хранятся в новеньких альбомах с пронзительным желтым коленкором обложки и видом на павильоны животноводства ВСХВ.

Но, пожалуй, хватит воспоминаний.

Надо вставать. Рабочему классу в девять часов в кузницу. И опять же воспоминания о мостовых и трамваях надо выбросить. Это вам не Ленинград. Это Чукотка. И я уже неделю на прииске и работаю молотобойцем.

Валентин, кузнец, на редкость спокойный парень. Когда от моего удара ломается ручка кувалды — полупудовая болванка летит ему в живот.

— Ничего, не страшно, научишься. Понимаешь, — а говорит он размеренно, растягивая слова, словно диктует неумелой стенографистке, — понимаешь, нет у нас березы. А лиственница, она слаба. Бить надо осторожно.

Я беру две сломанные кувалды и несу их к столяру. Я долго развиваю перед ним теорию о преимуществе березы перед лиственницей. Но столяр непробиваем.

— Как новый молотобоец, — ворчит он, — так летят кувалды.

Я возвращаюсь в кузницу несколько придавленный логикой столяра.

В кузнице сидят несколько человек. Клуб. Сидят, курят и наблюдают, как мы рубим полосы. Валентин держит железный лист и ставит зубило. А я бью по зубилу, бью до тех пор, пока полоса не отвалится или пока я не почувствую, что молот выпадает из моих рук. Автогенщикам такие вещи — раз и готово. Ну, а при нашей доисторической технике…

— Валя, а молотобоец-то у тебя слабенький.

— Научится, я был сначала не лучше.

— Ну конечно, с книгами возиться легче. «Дети, в школу собирайтесь», прочел по учебнику, отбубнил. А тут вот работать приходится.

Не выдерживаю:

— Слушай, парень, ты заткнешься?

— Я?

Ставлю кувалду и делаю шаг к нему.

— Ну?

Я всегда знал, что люди чувствуют, с каким человеком они имеют дело. И пожалуй, физической силе здесь придается не первостепенное значение. Во всяком случае, во взгляде так называемого интеллигента, недоучившегося учителя, парень почувствовал что-то столь неожиданное, что с поспешностью, удивившей всех, отступил.

— Да я что, так, пошутил…

После этого меня зачисляют в свои. Меня уже не стесняются. В кузнице идут очень любопытные разговоры. Говорят обо всем, и очень откровенно. Я теперь знаю, как монтировались промприборы, как распределяли премии, как били зимой шурфы, как пили ребята спирт на Новый год и с кем гуляют приисковые девчонки.