Евгений Гришковец - Планка

И без того на него обрушилось слишком много информации: ожило телевидение, и телевизор стал ужасно манящим и невыносимо страшным объектом, цветные журналы, которые он никогда не замечал, вдруг появились, их оказалось очень много, и в них обнаружился скрытый объем, потому что в любом из них могла быть она. Ожили театральные афиши и плакаты. Она была везде, и этого было невыносимо много. А ещё неведомый театр! Он не мог туда пойти и не пошёл.

Он начал пить часов после пяти вечера, и Николай Николаевич должен был быть с ним. Поздно вечером они сидели в каком-то роскошном месте и с ними уже были дамы. Игорь Семенович, что называется, гулял. Он был шумным, рубашка его расстегнулась пуговицы на три вниз, он громко шутил и, казалось, был абсолютно весел. В разгар этого веселья Николай Николаевич имел одну неосторожность…

— Семеныч, дорогой! — сказал он на ухо Игорю Семеновичу очень доверительным шепотом. — Не забывай, тут не Пермь. Мы в Москве, Семеныч! Тебе денег-то хватит на все это…

Планка Игоря Семеновича немедленно рухнула. Он схватил Николая Николаевича за руку со страшной силой. Посуда на столе зазвенела, один высокий бокал упал на пол, и с громким плеском разбился. Это спасло Николая Николаевича от неизвестно каких последствий, но не спасло от другого. Игорь Семенович начал ставить Николая Николаевича на место словами. Он долго, громко и жестоко распекал его. Он самым обидным образом выговаривал ему самые обидные и унизительные вещи. Он припомнил ему все. Он держал Николая Николаевича за руку и смотрел ему в глаза, при этом, никого и ничего вокруг не слышал. Он уничтожал его бесконечно долго. Дамы куда-то исчезли. Как это закончилось, он не мог вспомнить. Глубоко ночью они пили с Николаем Николаевичем в баре гостиницы, и Игорь Семенович, едва шевеля языком, говорил, что Николай Николаевич единственный верный человек, никогда не подводил, и Игорь Семенович его, в свою очередь, никогда не бросит.

В пятницу к обеду Игорь Семенович чувствовал, что в Москве он находиться уже не может. Вся столица, казалось, звучит её голосом. К обеду он уже успел выпить, а за обедом есть почти совсем ничего не смог, зато смог перейти с водки на виски. А потом они с Николаем Николаевичем поехали в аэропорт. Ехали на такси, ехали долго из-за сильных пробок. Игорь Семенович задремал и даже уснул в такси.

В аэропорту они прошли регистрацию на рейс, прошли досмотр и сели в буфете выпивать. Курить там было нельзя, да Игорь Семенович и не курил, он давно бросил. Но за соседним столиком, громко говоря разные плохие слова, сидел и курил выпивший парень. Какая-то женщина сделала ему замечание. Парень отреагировал на это замечание не должным образом. Тогда Игорь Семнович подошёл к нему, вынул у него сигарету изо рта и затушил её, бросив в стакан с каким-то напитком, который тот пил. И пошло, поехало… А рейс задержали.

Но наконец-то они могли улететь из Москвы.

Игорь Семенович шёл от буфета и слушал то, что ему говорил тот парень. Он видел, что парень-то очень молод, и что, наверняка, обижен и людьми и судьбой. Но он при этом чувствовал, подобно подступающей к горлу невыносимой тошноте… он чувствовал, что планка вот-вот упадет. И он даже ощущал то облегчение, которое за этим наступит.

Он подошел к Николаю Николаевичу.

— Семеныч, я же говорил тебе — не ходи, — сказал тот, надевая шапку. — Видишь, как он растявкался. Но он тебя боится, за тобой не пошел. Пусть тявкает, быстрей достукается.

— Пошли, Коля, полетаем, — сказал Игорь Семенович, — и возьми вот эту штуку, пожалуйста.

— Эта штука называется портплед, сколько я могу тебе это говорить, Семеныч.

— Вот и возьми его не в службу, а в дружбу. И усвой, Коля, мне не к чему запоминать, как эта штука называется.

— Ну ладно, пошли, — сказал Николай Николаевич и взял большой портплед в одну руку, а свой портфель в другую.

— И еще мой портфель захвати, пожалуйста, — сказал Игорь Семенович.

Его зрение теряло резкость, и он не мог её восстановить. Остатки нежности, которая явилась ему впервые, разрывали грудь. Глаза слезились и щурились. Он почувствовал, что еще немного, и он не выдержит, что нужно спешить. Из всего гула, которым было заполнено пространство вокруг, он слышал только отвратительный голос. Этот голос доносился оттуда… от буфета.

— А ты, Семеныч? — удивился Николай Николаевич.

— А я?… Ты иди на посадку. Подержи самолет, — медленно и увязая в словах сказал Игорь Семенович. — А я в туалет отойду и приду. Без меня только не улетай.