Тинатин Мжаванадзе: Лето, бабушка и я

Бабушка в смятении — вроде нет причин отказать такой милой женщине, но отпускать ребенка бог знает с кем — да тут уже не до хороших манер! Но она, скрепя сердце, соглашается, чтобы не выглядеть полоумной — в конце концов утро, полно народу и только до поворота.

— А мы сейчас лебедей кормить будем, булочка у меня есть, — воркует тетечка, и мы резво шагаем до поворота.

Бабушка следит в оба и видит, что парочка исчезла. Ждет, терпеливо считая секунды. Отсчитала шестьдесят — никого не видно.

Господи, так и знала!

Она взвилась и побежала.

Поворот на пруд с лебедями — никого нет!

— Ах, я проклятая дура, — шептала в отчаянии бабушка, — как я могла, чтобы мне завтрашнего утра не видеть! Своими руками ребенка отдала…

И бабушка помчалась галопом в своих бархатных туфлях, вызывая изумление замедленных утренней негой отдыхающих.

— Вы тут женщину с ребенком не видели? — держась за сердце, на ходу прокричала бабушка старичку с собакой. — Девочка такая маленькая, с золотыми волосами!

Старичок мгновенно понял и махнул в сторону улицы.

Неожиданная для женщины весьма солидного возраста прыть позволила бабушке перехватить коварную тетку аж на улице Шаумяна. Без лишних слов она вырвала меня из чужих рук, прижала к себе и, еле переводя дыхание, специальным страшным голосом сказала:

— Куда ты от меня надеялась скрыться, глаза бы тебе выцапарапать, да ребенка не хочу пугать! Чтоб я тебя не видела, сгинь, нечисть!

Тетка растерянно залепетала: мы, мол, только прогуляться, — но бабушка решительно развернулась и пошла назад.

— Что ты за ребенок такой, а? Что за ребенок, а?! — приговаривает она, и я чувствую, как часто-часто бьется ее сердце прямо мне в бок. — Тебя кто ни поманит — со всеми пойдешь! Своих-чужих не различаешь? А вроде умная!

Мы присаживаемся опять на нашу скамейку, бабушка пристально смотрит на меня, я на нее.

— Иди ко мне, и чтобы ни на шаг. Понятно тебе?

Мне непонятно, и я обхватываю бабушкину шею во всю мощь годовалых сил.

— Сердце моего сердца, — полузадушенно говорит бабушка. — Не даешь старухе расслабиться. Что же теперь, глаз с тебя не спускать? Привязать к себе за ногу?

С моря дует нежный ветер, мы снимаемся с якоря и идем в сторону розовых аллей — там струится густой запах роз, и очень удобно прятаться под любым колючим кустом.

Бабушка совершенно, абсолютно, стопроцентно права: глаз спускать нельзя ни на мгновение.

— Ма-а-а-а-а-ам, вы что там, оглохли?! Он меня сейчас задушит, заду-у-у-уши-и-и-ит! А-а-а-а, уйди!!!

Мне полтора года, я стою возле стеклянной двери, подпрыгиваю и повизгиваю: мои старшие брат с сестрой опять дерутся, и, насколько я вижу, брат побеждает. Сестра бьет в воздухе ногами, пытаясь отодрать его руки от горла.

Они дерутся почти каждый день, вроде бы понарошку, но я каждый раз ужасно переживаю и вмешиваюсь. Что за дурацкие игры?!

Я бегу на вторую половину дома, к маме и бабушке, рассказываю им, что творится — но слова мне пока не поддаются, освоена буквально пара штук, но мама с бабушкой ничего не понимают! Взрослые не разделяют моего волнения и задумчиво продолжают растягивать, сбрызгивать и складывать в тугие рулончики крахмальное белье. Если бы не срочное дело спасения сестры, я бы побегала под растянутыми парусами прохладных пододеяльников — но сейчас вся надежда на меня, побегаю в другой раз.

— Что, моя птичка маленькая, что ты растрещалась? — говорит мама, не переводя на меня взгляда. — Проголодалась, наверное. Сейчас закончим и придем тебя кормить.

— А что она будет есть, кстати? — встревает бабушка. — Молоком утром опять плевалась, что за ребенок…

Помощи от этих непонятливых женщин не дождешься, шлепаю обратно к месту сражения.

Стекло начинается ровно от моего носа, тянусь вверх, елозя носом по стеклу, дышу на него и рисую на запотевшей поверхности пальцем червячков, хлопаю ладонями и громко говорю «а-а-а-а-а-а-а-а-а», но драка даже не думает на меня смотреть: сестра пустила в ход ногти.

Никто меня не слышит и не видит, все заняты своими скучными делами!

Мне становится непривычно грустно. Никем не замеченная, бросаю спасательные работы и бреду на нейтральную территорию.

В прихожей солнце просунуло руки в окно, на полу — жаркий квадрат, мои босые ноги испачканы пылью еще с утра на балконе, пока я собирала урожай листьев алоэ. За алоэ я уже получила пару шлепков и внушение, что это — есть нельзя, хотя я и сама убедилась, что листья, такие обманчиво аппетитные, горше даже, чем йод, который я тоже на днях пробовала на вкус.