Владимир Гончаров - Апокриф

Так уж вышло, что профессиональный интерес Тиоракиса к «Чужому» чрезвычайно удачно маскировался его личным чисто человеческим интересом. А то обстоятельство, что самому Тиоракису от Острихса, как от обладателя сверхспособностями, действительно ничего не было нужно, придавало особую достоверность его поведению.

Кроме того, Тиоракис также испытывал жгучую потребность в психологическом самораскрытии. Специфика работы требовала от него очень осторожно относиться к установлению личных связей и слишком часто принуждала безжалостно и окончательно разрывать их во имя исполнения служебного долга. Так что друзей, в полном смысле этого слова, Тиоракис давно уже не имел, а штатные психологи ведомства, сотрудником которого он состоял, не могли дать и десятой доли того, на что способно неформальное человеческое общение. Стиснутая постоянным усилием воли природная эмоциональность Тиоракиса требовала хоть какого-то естественного выхода, и поэтому задание, сутью которого было стать «Чужому», по возможности, другом, пришлось как нельзя кстати.

Можно сказать, что сотрудник политического сыска и объект разработки оказались обреченными на взаимную симпатию. Это же представляло угрозу как для одного, так и для другого. «Чужой» полным ходом шел в расставленные для него сети, а агент находился под риском потерять способность в решительный момент действовать холодно и расчетливо…

Органично войдя в окружение Чужого и даже сблизившись с самим Острихсом, Тиоракис почувствовал определенную скованность в том, что касалось реализации второго и основного этапа комбинации, затеянной Мамулей с подачи, возможно, самого президента. Пора было начинать давить на объект в нужном заказчику направлении, и вот здесь как раз успехами похвастаться было нельзя. Мягко и околичностями ничего не выходило, а перейти к более решительному наступлению Тиоракису мешало неожиданное, ужасно неприятное, колкое (вроде печенья, раскрошенного в постели) чувство неловкости и какое-то собственное внутреннее сопротивление.

Обдумывая на пустынной курортной набережной это свое состояние, он достаточно быстро пришел к выводу, что имеет дело с деятельностью того самого фактора, который именуется совестью. Нравственные переживания такого рода не были для Тиоракиса новостью, но единственное средство — осознание конечной правоты, — позволявшее в прошлом переступить через них и продолжать выполнение задания, в этот раз не спешило прийти на помощь.

Дело, совершенно очевидно, было в объекте. Не тот попался объект! Вот, когда приходилось работать, например, против террористов, среди которых тоже попадались в личном плане довольно интересные и вполне симпатичные люди, совесть придерживала свои нападки на Тиоракиса перед очевидностью зла, которое могло быть принесено в мир, если бы сам Тиоракис отказался действовать против врага необходимыми в подобных случаях обманом, коварством и жестокостью. Используя в своей тайной миссии за границей весь набор самых подлых шпионских приемов для обработки кандидатов в агенты и введения в заблуждение контрразведчиков, он тоже находил для своей нравственности достаточное количество вполне приемлемых и весомых оправданий: потенциальный противник отнюдь не невинен, хорошо вооружен во всех смыслах и действует против его Родины ничуть не более благородными методами… А тут перед Тиоракисом совершенно безоружный человек, притом, соотечественник, к тому же не имеющий никакого явного умысла на ниспровержение основ демократии и правопорядка в том виде, как они прописаны в конституции, и, судя по всему, не являющийся слепым инструментом в руках какого-нибудь орудующего из-за кулис врага. Вся вина «Чужого» состояла только в несчастной способности сбивать с привычного ритма отработанный механизм, с помощью которого реальная государственная и административная власть обязана была постоянно оставаться в распоряжении довольно узкого круга людей, возомнивших себя «элитой». Собственно, эти люди были не прочь принять в свою компанию еще одного и при этом потенциально очень полезного человека — Острихса, — но он, нелогично отвергнув сделанные ему безо всяких обиняков соблазнительные предложения, автоматически стал для системы чрезвычайно опасной помехой. Особенно пугала немалая вероятность того, что на ближайших парламентских выборах этот неуправляемый тип, которого то ли Бог, то ли черт зачем-то наделил фантастической способностью влиять на мнение избирателей, может войти в альянс с какой-нибудь из более или менее увесистых оппозиционных партий и в одночасье перевернуть весь политический расклад.