Владимир Гончаров - Апокриф

Мамуля немного помолчал, отведя взгляд куда-то вверх и в сторону, а также слегка жуя губами, будто пробуя услышанное на вкус. Он был далек от того, чтобы поразиться «дерзости» подчиненного, удивиться или, тем более, обидеться, ибо и сам так считал. К тому же, сидевший напротив сотрудник, хотя и годился флаг-коммодору почти во внуки, тем не менее являлся вполне заслуженным человеком, заработавшим себе право называть вещи своими именами.

Что касалось самого главы Пятого департамента, то он на долгом пути к своему седьмому десятку лет пережил, разумеется, и юношеские восторги, и порывы молодого честолюбия, и сомнения, порожденные опытом, и крушение иллюзий в годы сломов и переворотов… Принуждаемый силою обстоятельств, Ксант Авади не без труда, но все же приспосабливался к новым ориентирам и прошел основательную школу компромиссов и сделок с собственной совестью. Растеряв в свое время массу поверхностных представлений о должном устройстве бытия, по какому-то недоразумению называемых идеалами, он теперь мог засчитать в свой актив главное приобретение (в какой-то мере компенсирующее понесенные потери), а именно — спокойную мудрость, которую иногда еще нарекают философским взглядом на жизнь.

Он давно вытравил из себя охоту к крайним мнениям и безапелляционным утверждениям, научился видеть в предметах и явлениях тесное и неразрывное переплетение противоположных начал, каждое из которых в тех или иных условиях могло сыграть положительную или отрицательную роль, выступить в роли добра или зла, при этом (ну, конечно же!), в зависимости от того, кто будет давать всему оценку. Из этих качеств Мамули составился тот парадокс, что начальник департамента, ведавшего политическим сыском, был человеком почти совершенно аполитичным. Он мог сознаться в наличии у него небольшого числа явных антипатий к политикам и политическим организациям самого радикального толка, исповедовавшим откровенную ненависть и насилие в своих программах, но вот политических пристрастий — не имел вовсе.

Он смотрел на все это с фатализмом биолога, наблюдающего межвидовую борьбу в животном мире, результатом которой всегда является достижение определенного баланса, когда каждой твари находится своя нора, своя территория и свое место в пищевой цепи. Ничего нет хуже, считал Ксант Авади, чем покушение на этот баланс, поскольку сие есть прямой путь к революциям, когда каждый жрет другого уже безо всяких правил, что нередко приводит к совокупной гибели всех. Тем не менее, будучи человеком умным и образованным, он прекрасно понимал, что совсем без катаклизмов нельзя — так уж устроен процесс социального развития, однако и приближать подобные прискорбные события, хотя бы из чувства самосохранения, не стоит, — на это природа припасла других личностей. Себя же Ксант Авади рассматривал в качестве представителя одного из видов таких «политических животных», которым судьбою назначено максимально сопротивляться нарушению сложившегося равновесия, выраженного в существующей политической системе. Добросовестно преследуя всех, кто покушался на установленные порядки, он не испытывал к ним никакого личного чувства неприязни или, не дай Бог, ненависти, прекрасно понимая, что без таких людей тоже нельзя. Они столь же необходимый элемент баланса, как и он сам — цепной пес режима.

— Гордитесь? — спросил Мамуля, вынырнув наконец из своей задумчивости. — Действительно, смелое признание! Я, например, с такой своей ролью просто смиряюсь…

Но, это, скорее всего, возраст сказывается. Так вы действительно не видите в Чужом никакой опасности для государства? Ничего такого в досье вас не насторожило?

— Скорее оно меня несколько разочаровало, господин флаг-коммодор. Я до этого всяких историй про фигуранта наслышался. И что он, дескать, способен в хранилище банка, или, скажем, даже в нашу «шкатулку» войти и взять что угодно, будто воинскую часть может себе подчинить и заставить действовать по своим приказам… и другое в таком же роде. Все оказалось сплетнями и журналистским враньем. Вот, если бы это было правдой, то тогда действительно с него глаз нельзя было бы спускать… А так… Уж больно узко это у него… Ну, может легко заставить кого-нибудь переменить мнение на какой-либо предмет… Однако, как правило, не навсегда, а на время. Ну, может обратить сколько-то человек к вере в Великую Сущность или отвратить от нее… Нам-то какая разница? Очень эффективно может сагитировать за какую-либо партию или политика. Но для того, чтобы это по-настоящему сыграло, все равно нужен доступ к средствам массовой информации, который не так-то легко получить. Да и прямого отношения к государственной безопасности такая агитация вроде бы не имеет. Если он, конечно, не агент иностранного государства. Но, таких данных в досье тоже нет…