Владимир Гончаров - Апокриф

— А вы сами-то, как полагаете? У меня получится? — спросил Тиоракис куратора скорее просто для того чтобы подкрепить уже выскочившее (именно, высочившее, а не созревшее) у него решение. И ожидаемый ответ не замедлил воспоследовать:

— Не был бы уверен — не предложил бы.

А как еще мог ответить куратор? Задача Стаарза состояла в том, чтобы ввести в игру эту новую пешку. А будет ли она бита уже через один ход или пробьется в ферзи — это покажет игра.

Куратор поставил перед Тиоракисом задачу внедриться в землячество студентов-версенцев, пробиться по возможности в его актив, а еще лучше — в руководство, с тем чтобы далее проникнуть в так называемый «Конгресс Вольных Кантонов» (КВК), — активно пытающийся объединить разношерстную националистическую оппозицию. Особенно интересовали ФБГБ любые сведения о возможной подготовке националистами террористических актов.

И тот же Стаарз посоветовал Тиоракису начать со скандала.

— Напишите апологетическую по отношению к националистам статью. Попробуйте опубликовать ее в вашей университетской многотиражке. Напечатать ее могут только по ошибке, насколько мы знаем вашего редактора. Однако помогать напечататься не станем. Нужно, чтобы все было как можно естественнее. Напечатают — замечательно. Будет большой скандал. Не напечатают — будет маленький скандальчик, который мы попробуем немного раздуть. Нужно создать вам ореол борца, понимаете? Легче будет войти в доверие землячества и занять там выгодную позицию. Так?..

Ошибки не произошло, статью не напечатали. Зато разговор с редактором, которого Тиоракис рад был бы избежать, состоялся. Тиоракис сначала попытался оттянуть это «удовольствие». Когда встретившая его в коридоре университета секретарь редакции многотиражки сообщила, что «шеф очень хочет с ним поговорить», он промямлил в ответ, дескать, занят, но как появится время, обязательно зайдет. И первым побуждением было не ходить к редактору вовсе, затаиться, так сказать. Однако, анализируя свой поступок, Тиоракис резонно рассудил, что такой образ действий похож на то, как ребенок пытается спрятаться от неприятностей под одеялом. Его-то новая работа как раз и должна бы состоять в том, чтобы пойти на спровоцированный им же конфликт, да еще и максимально обострить его. В ином случае нужно просто признать себя негодным к новому поприщу и отказаться от задания. Со всеми вытекающими…

«Нет уж! — распалял сам себя Тиоракис. — Нужно сразу! Как в омут! Главное… Что главное? Главное — в образ войти! До самозабвения… И играть, играть… Да! Я версенец! Мы — древний самобытный народ! У нас было свое государство! Потом автономия! А вот теперь, в результате этой самой федерализации, кинули как кость собакам — «национальный кантон»! Какая к черту разница административный или национальный? Да никакой! Таблички на государственных учреждениях на двух языках… Подумаешь! А языка-то своего, версенского, уже никто и не знает. Почему? Федерализация, тудыть ее! Лес наш скоро весь повырубят и за валюту за границу сплавят! А в кантональный бюджет от этого — шиш! А ядерные и химические отходы куда? К нам! На наши земли! А компенсации никакой! А во время Войны за Объединение какую бойню федералы устроили! Захваченных в плен бойцов «Армии национальной самообороны» на старых баржах вывозили на середину Белого озера и топили! Живьем! А… Ну, ладно, достаточно… А то я себя, пожалуй, так накручу, что в драку полезу…»

К концу разговора, который редактор планировал провести как дружеское увещевание, они с Тиоракисом уже дико орали друг на друга. Настолько дико, — что сидевшие в соседней проходной комнате немногочисленные сотрудники редакции прекратили свою работу и скорее испуганно, чем просто недоуменно, переглядывались.

В какой-то момент Тиоракис решил, что он свое отыграл, и вообще, что для начала с него довольно. Тогда он повернулся, решительно направился к выходу и, ударом кулака с грохотом открыв дверь редакторского кабинета, вышел вон. Вслед ему вместе с «дураком», «сопляком» и «болваном» вылетели в редакционную комнату и осыпались короткой белой метелью листы злополучной статьи…

«Я смог! Я это сделал! Значит, и дальше смогу! Но, Боже мой, как трудно-то… Ну, ничего! Главное — решился. Мосты сжег. Дальше — пойдет легче. Наверное… Но, трудно… Ой, трудно! Это тебе не в кино злодея разыгрывать!» Так думал Тиоракис по дороге домой; так думал — сидя за ужином, когда мать, озабоченно поглядывая на него, накладывала ему тарелку («У тебя все в порядке?» — «Да, мамуля, все в совершенном порядке!»); так думал — ворочаясь в постели и ощущая приближение, может быть, первой в жизни бессонницы.