Дмитрий Быков - Квартал. Прохождение

Господи, Господи, какая глухая ночь, какая страшная ночь. Никакого выхода нет из этого чужого пространства, никто здесь не поймет, никто не пожалеет меня. Зачем я сюда поехал? Если вдуматься, зачем я вообще все это делал? На что я надеюсь? Какими деньгами можно искупить эту станцию, эту печь, эти лица вокруг? Куда я загнал себя, и как я вернусь? Куда мне возвращаться — к безнадежно разрушенной жизни, которая никогда не была вполне моей, да, но все-таки можно было терпеть?

Пить хочется, спать хочется, уснуть не могу. Господи, Господи, слышишь ли ты меня?

Самая темная ночь бывает перед рассветом, но на этой станции никогда не бывает рассвета.

Да, ничего не поделаешь, иногда надо почувствовать и что-то такое. И если вы думаете, что это дно, — ошибаетесь, дна нет.

Все-таки я не понимаю, зачем я здесь вышел.

Но с другой стороны, разве еще в поезде ты не понимал, зачем ты вышел?

Мир и есть именно то, что ты видишь сейчас, та его изнанка, которую ты предпочитал не видеть, но надо понимать и это — то, что кругом всегда была и будет одна эта станция.

Честное слово, было бы легче, если бы это была огромная пустая степь, черная ночная степь, с первыми заморозками, с мохнатыми звездами.

Но это не степь, а станция, чужая станция в маленьком городе, с изрезанными скамьями, с усталыми, бесконечно чужими, злыми, темнолицыми, несчастными людьми.

И неужели вся правда была в том, чтобы стать одним из них?

И неужели все они проходят «Квартал»?

Между прочим, очень возможно. Представь себе эту станцию как место встречи на пути, в конце которого Here Comes Everybody.

А в общем, все они проходят «Квартал», только не всегда знают это.

Стало ли тебе легче?

С этой мыслью усни на изрезанной лавке, на чужой станции, в три часа ночи, в Час Уязвимости. Видишь, ты выпал отовсюду, теперь и уязвимость не властна над тобой.

На попутках или на ближайшем поезде добираемся до приморского города, а оттуда — до моря.

Снимаем комнату у моря, это сейчас дешево, не сезон.

Осматриваемся.

Проходим по главной улице, по опустевшему осеннему базару, по берегу. Вроде бы никого нет. Не следят? Не следят.

Никому не звоним. О нашем местопребывании никто не должен знать. Телефон выключаем. В сеть не заходим. Вечером долго пьем кофе в ближайшем кафе на берегу, смотрим, как густеет лиловая полоса на горизонте. Море спокойное, молочное, около такого моря хорошо делать предложение девушке, которая здесь живет. Она не ждет, но, в общем, не против. И тут вы ей говорите: если можно, я бы хотел остаток жизни… что-то в этом роде.

Еще у такого моря хорошо быть студентом на практике, приехать в июле, писать, допустим, в газету. А вечером сидеть в этом кафе, взять макароны с жареной колбасой, слушать, как переговариваются моряки, или рыбаки, или какие-нибудь местные дураки. Очень ценное ощущение — побыть таким же моряком, или рыбаком, или дураком. Побыть частью мира, принадлежащей при этом другому миру. Одно из самых ценных ощущений во всем прохождении: я здесь и уже не здесь. И пока я здесь, я под защитой того «там», где мое настоящее место. В случае моряка это море, в случае рыбака это рыба, в случае дурака это весь мир. А приморский город — это граница, где все эти пространства сходятся. Моряк уйдет в море, рыбак уйдет за рыбой, дурак уедет в другой город, потому что он дурак.

Сидя в кафе, производим последний подсчет.

Вы небось уже и забыли, как это делается.

Берем свой рейтинг активности, умножаем на 3.

Получаем некоторый час суток.

Завтра в это время надо будет выйти к морю, и это последнее, что прописывает вам «Квартал».

Дальше делайте что хотите. На вершине все тропы сходятся, и по какой тропе вы будете спускаться — совершенно неважно.

Вам все еще нужны деньги?

Вот видите. Я же говорил.

Вам нужно теперь только совершенство, до которого остался один шаг.

В назначенный час выходим к морю.

Ровно двадцать пять минут и ни минутой меньше сидим на берегу.

Раздеваться или не раздеваться — ваше дело.

Заходим по пояс.

Некоторое время стоим, смотрим. Мелкие волны, густая зелень осенней воды, одинокая чайка с любопытством смотрит на всю эту чушь, включая нас.

Закуриваем. Смотрим по сторонам. Желтый берег, сухие глинистые склоны, чуть слышный шорох.

Что это шуршит? Это мир шуршит. Может быть, преследуя нас, он докатился до моря, а дальше ему хода нет. Я всегда воспринимал море как живое существо. Оно не впускает кого не надо. И вот мир следом шуршит, скатываясь по склонам. Может быть, он досадует, что мы оторвались. Может, он умоляет вернуться.