Джон Уэйн - Зима в горах

Роджер молча пил пиво. У него не было ни малейшего желания втягиваться в этот бредовый разговор, в то же время он опасался, что хозяин может впасть в бешенство, если попытаться его урезонить. К тому же Мэдог внимательно следил за его реакцией. Что было написано на лице Мэдога? Просто вежливый интерес? Или легкое ехидство?

— А вы как к этому относитесь? — вдруг спросил Мэдога Роджер.

— А как бы вы отнеслись, — с улыбкой сказал Мэдог, — если бы вы были чероки?

— Нет, с вами просто невозможно разговаривать. — Роджер передернул плечами: он в самом деле так считал.

Мэдог был по-прежнему непрошибаемо вежлив.

— У англичан вечно возникает одна трудность. Они не могут поверить, что у них действительно есть враги.

— Ну, это уже давно отошло в прошлое. В этом веке нас заставили поверить.

— Ничего подобного. Англичане по-прежнему вырастают в убеждении, что история их страны сплошь светлая, без всяких теней. Они в буквальном смысле слова знать ничего не знают о творимых ими несправедливостях. Они избегают чувства вины с помощью невежества. Среди тысяч английских туристов, которые каждое лето наводняют Ирландию, многие ли имеют хотя бы слабое представление о том, сколько выстрадали ирландцы по милости англичан? Задайте этот вопрос каждому десятому, когда они сходят с парома. Найдите хотя бы одного, кто слышал о том, что политика английского правительства прямо привела к так называемому картофельному голоду сороковых годов, когда миллион ирландцев умерли от голода в этой стране изобилия — изобилия, которое было не для них.

— Но послушайте… ведь все это…

— Английские солдаты охраняли склады с продовольствием, чтобы голодные ирландцы не могли до него добраться, — продолжал Мэдог. Теперь он уже больше не улыбался. — Ирландский крестьянин вырастил всего вдоволь, но не мог этим воспользоваться. Его пищу составлял картофель, а когда картофель сгнил, он стал погибать от голода среди изобилия.

— Да, я это знаю, и я вовсе не собираюсь защищать…

— Пусть англичане показывают паспорта, — сказал хозяин. — Надо их проверять. Уэльс — богатая страна: сталь, уголь. Послушайте, — продолжал он, — ирландцы восстали еще в девятьсот шестнадцатом. А мы тут слишком долго ждем, черт побери, слишком долго.

— Ну, может быть, вы получите свободу конституционным…

— В сорок третьем, — не унимался пылкий хозяин, — два англичанина взяли меня в плен. Вдвоем. Грозились отрезать мне все на свете. Пока ехали на базу, они всю дорогу твердили: «Вот приедем на базу, так-тебя-растак, все тебе отрежем». А потом — ну хохотать.

— Но вы же им не верили!

— Нет-с, сэр, верил. Муссолини говорил…

— Послушайте, ради всего святого, если вы еще притянете сюда Муссолини…

— Валлийцам одного не хватало, — вдруг заявил Мэдог, — им всегда не хватало Хайле Селасие.

Роджер, онемев, уставился на него. Хозяин, все еще под впечатлением угрозы ликвидации самой драгоценной части его тела, направился к другому концу стойки обслужить клиента.

Изрядно обозлившись, тщетно пытаясь хоть что-то понять, Роджер повернулся к Мэдогу:

— Ну, а теперь давайте выпьем и расскажите мне об этом, политическом осином гнезде, в которое я, видимо, ненароком попал.

— Марио — он человек активный, — Мэдог с улыбкой передернул плечами. — Может, и я был бы таким, если бы меня взяли в плен и грозились кастрировать. Ну, а потом на правах военнопленного он поселился в этих краях, пустил здесь корни, женился на местной девушке. У него целый выводок ребят, и ни один из них не говорит толком по-английски — уж он за этим проследил. А здешние жители во время войны хорошо относились к нему. Впрочем, наверно, так же относились бы к нему и англичане, если бы он поселился где-нибудь в Англии. Но у Марио засело в уме, что англичане втянули валлийцев в конфликт, который не имел к ним никакого отношения, поэтому они и не питали вражды к солдату вражеской армии.

— Что ж, по-видимому, не слишком-то он любил свою родину, если…

— Так ведь родину-то свою он знал только при Муссолини. С тех пор он ни разу не был там. Он считает себя теперь валлийцем итальянского происхождения, и его чертовски раздражает то, что ему приходится ходить с британским паспортом.

— А, так, значит, он британский подданный?

— А кто же он, по-вашему? — усмехнулся Мэдог. — Иностранец, что ли?

Они оба взглянули в сторону Марио, который за стойкой вытирал стаканы полосатой тряпкой, очень похожей на кусок от бывшей рубахи, и что-то бормотал насчет этого ужасного дня в 1943 году.