Катрин Панколь - Крутые мужики на дороге не валяются

Мы совершенно ошарашены, подавлены. Сидим в полном оцепенении, оторопело уставившись на экран, пока репортаж на актуальную тему не сменяется рекламой свечей, которые можно приобрести в любой аптеке по смешной цене 5 долларов 99 центов, чтобы одним ловким движением за тридцать секунд избавить себя от геморроя. Рита поднимается и с грозным видом направляется к телевизору.

— Ты знала, что этот мудак скорешился с мэром? — спрашиваю я.

Рита не отвечает. Она становится перед экраном, подбоченивается и разражается руганью:

— Иди ты в жопу со своими предками и их гордостью! И со своей мамочкой на смертном одре, дерьмо! Как же ты меня достал своими вонючими сантиментами! Плевать я хотела на твоих предков, пусть лежат в своих гробах, черт бы их побрал! Господи, что ждет эту страну, если такие свиньи…

Рита вне себя, буквально кипит от негодования. Она запыхалась еще больше, чем тогда, когда прошла три квартала пешком. Мы переключаемся на другой канал, но, час от часу не легче, натыкаемся на телепроповедника Джерри Фолвелла, одного из тех, кто строит себе дворцы за счет своей доверчивой паствы.

Вечером, несмотря на все потрясения, мы отправляемся ужинать в «Сиракузу». Заказываем закуску ассорти, пасту с лососем и лангустинами, крем-сабайон и бутылочку кьянти. У нас даже носы покраснели от обильной выпивки и закуски. И весь вечер мы пьем за девушку, которая лучше всех, то есть за меня.

Потом мы дошли пешком до Форсайт-стрит. Ночь стояла тихая. На улицах не было ни души, нам не попалось даже ни единой кошки, только пожарники и машины скорой помощи, громко сигналя, мчались на помощь погорельцам и пострадавшим. Голова буквально разбухала от свежих мыслей, и я поделилась этой новостью с Ритой. За ужином у меня в ушах зазвучала фраза, первая фраза будущего романа, за который я никак не могла взяться с тех пор, как умер папа. Она явилась совершенно неожиданно. Я смотрела на грязное зеркало за барной стойкой, и вдруг перед глазами встало зеркало в моей парижской квартире, восьмидесятый автобус, его шипящие двери — и девушка, которая неподвижно лежала на кровати, не в силах справиться с горем. Девушка, решившая все бросить и отправиться в Нью-Йорк, чтобы начать жизнь с нуля.

Теперь я готова была приняться за книгу. Главное — придумать первую фразу, объяснила я Рите. Понимаешь, как только ритм зазвенит в ушах, можно приниматься за работу, только очень осторожно, чтобы не спугнуть его, не сбиться. Труд не из легких, но когда получается, чувствуешь себя нефтяным шейхом. Рита захотела услышать первую фразу, но я послала ее подальше — из суеверия. Вдруг эта фраза мне разонравится, если я произнесу ее вслух.

Рита пожала плечами и в отместку спросила:

— Это будет серьезная книга, настоящая?

— Очень серьезная, — ответила я, — серьезней не бывает.

И расхохоталась.

А потом я спросила Риту, нет ли у нее пишущей машинки, — мне не терпелось приступить к роману прямо сейчас. Я уже предвкушала, как из-под каретки начнут выползать листы бумаги, а я примусь изо всех сил колотить по клавишам, а машинка, раскачиваясь и прыгая по столу, отъедет к стене, а на бумаге будут оставаться дырки, а клавиши будут западать одна на другую и мне придется растаскивать их в разные стороны. Рита сказала, что одна клиентка оставила ей машинку в качестве залога, потому что платить за предсказания было нечем, а потом так и не забрала. Мы рассмеялись. Мы шли к Рите и смеялись, и все это время первая фраза будущей книги лентой раскручивалась у меня в голове, и чем дольше это продолжалось, тем больше мне хотелось немедленно сесть за стол и начать печатать. Я боялась потерять первую фразу, но у меня на руке висела Рита, поэтому шли мы очень медленно.

Я смотрела в небо поверх высотных зданий. Фиолетовые облака цеплялись за небоскребы. Эмпайр-стейт-билдинг переливался всеми цветами — зеленым, синим, красным. Рита с трудом передвигала ноги: мы слишком много съели.

А я чувствовала удивительную легкость…

Первая фраза перышком плыла в голове. А за нею — целые тучи волнений, страданий, Любовей, измен, поцелуев. Воспоминания, проснувшиеся в глубинах подсознания, белыми облаками всплывали на поверхность. Папочка, мой папочка, мой милый, любимый папочка… Мне тебя не хватает. О, как мне тебя не хватает. Ты не был идеальным отцом, разумеется, нет. Иногда ты крепко меня доставал. Но когда родители нами гордятся, мы готовы простить им все. Это не мои слова. Так сказал Джон Ле Карре, чей отец тоже был ого-го-го, но при этом гордился своим сыном, совсем как мой гордился мной. «Доченька! Папочка!» — прошептала я в тишине ночи. Отцовская любовь в твоем исполнении выглядела довольно странно, а все-таки благодаря тебе я твердо стою на ногах. И не сдаюсь. И научилась справляться со всем: с твоими вспышками гнева, с твоими бурями и со всеми невзгодами в моей жизни. Я невольно улыбнулась. От волнения сердце словно зажало в тисках. И в эту минуту мне почудилось, что откуда-то сверху протянулась рука с прозрачными выпуклыми ногтями и погладила меня по затылку.