Итак, я был произведен в женихи и соответственно заделался почти что латиноамериканцем, и, когда мы собрались уходить, никому не показалось странным, что Кармен взяла меня под руку. Словно по уговору, мы пошли к ней. И на сей раз любили друг друга. А по дороге домой я думал, что это не просто утоление голода: тот, кто надолго исключен из сексуального круговорота, выпадает из мира. Неутоленное желание ведет к демонизации женского пола. Напротив, взгляд мужчины, который возвращается от женщины, преисполнен альтруизма. Аминь. Вот так я думал на обратном пути.
В тетушкиной квартире я возобновил беседу с покойной родственницей.
Я, сиречь убийца, снова здесь, мадам. От вашей подруги, дамы из магазина конторских машин, от Гислен, так ее зовут, если не ошибаюсь, я узнал, что во время немецкой оккупации вы с риском для жизни участвовали в Сопротивлении, — поистине я могу только удивляться. На этом фоне собственное нытье кажется мне ребячливым, я имею в виду чувство заброшенности, которое меня гнетет.
Я еще и договорить не успел, а эта напасть едва не одолела меня снова. Не столько заброшенность, сколько опустошенность. Словно земля уходит из-под ног и сам я опустошаюсь. Как дырявый сосуд, из которого утекает содержимое.
Мадам, снова начал я, разрешите мне называть вас тетушкой, хотя мы совсем чужие. Как я уже говорил, я из Штольпов и недавно получил солидное наследство, позволяющее жить этаким рантье. В этом плане я человек очень даже счастливый. Давеча и в квартире витало что-то вроде подспудного предвестия счастья, не стану преувеличивать, всего лишь крохотная его искорка, но все-таки, и у меня мелькнула мысль, что это предвестие, вероятно, связано с тем обстоятельством, что я в известном смысле начал новую жизнь. Казалось, вот сейчас книга моей жизни откроется и я смогу прочитать первую страницу. Ну а вдруг эта страница пуста?
В последнее время меня частенько одолевает охота прыгнуть с моста, с Эйфелевой башни, ринуться в пустоту. Наверно, я не умею толком освоиться, а может статься, земля под ногами если и не горит, то все ж таки ступать по ней весьма неприятно. Или подобные причуды имеют генетическое объяснение? Как я упоминал, предки мои были акробатами, но не партерными, они занимались воздушной гимнастикой, работали на трапециях. Так что стремление оторваться от земли не обязательно отождествлять со стремлением умереть, возможно, оно просто-напросто в крови, а? Может, нетерпение — оборотная сторона летаргии, скуки? Я вечно спешу, даже когда у меня нет цели. И вот я уже вновь на улице.
Если вернуться к братьям из прачечной, которых я отношу к числу своих немногих знакомых, вкупе с Гислен, дамой из магазина конторских машин, и Кармен, каковую некий аргентинец по имени Доминго считает моей невестой, то мне кажется, будто я уже встречал их раньше, а именно в Америке, точнее, в окрестностях Билокси. Я тогда путешествовал, вместе с женой. На синем «шевроле-импала», в разгар сезона отпусков. Всюду орды туристов, если б не автомобили — сущая тюленья колония. Мы с удовольствием участвовали в этой колготне, тотчас заразившись всеобщим радостным предвкушением, сам воздух был полон надежд, планов, благих замыслов. Мое внимание привлек забавный автомобильчик с откинутым верхом, помимо всякого спортивного снаряжения — клюшек для гольфа? резиновой лодки? — из него торчали два мужских торса. В большинстве других машин ехали многодетные семьи, кто с собакой, кто без, и машины, понятно, были большие, битком набитые, исключение составлял лишь этот махонький автомобильчик. Как и все, он держал путь к морю, но ехал словно бы против течения, в храброй обособленности, смехотворно строптивый среди массовой эйфории. Об этом-то автомобильчике я невольно вспомнил, проходя мимо заведения братьев, пышущего жаром мокрого белья. Ведь дородный с наигранной скользкой улыбочкой, кажется, что-то говорил о своей увлеченности отпускными поездками. Ах, заграница!
Интересно, как братья ладят друг с другом в отпуске, в путешествии? Небось ссорятся и мирятся, как все. Перипетии чувств.
От братьев из прачечной и братьев из автомобильчика в Билокси мои мысли перескочили на фильм, где Мастроянни играет гомосексуалиста, который в день фашистского шествия по улицам Рима остается дома, и у него завязывается невозможный роман с соседкой, которая тоже никуда не пошла и развешивает на крыше белье, — невозможный потому, что соседка (ее играет София Лорен), самая обыкновенная женщина, даже не подозревает о наказуемой при фашистском режиме сексуальной ориентации этого учтивого, деликатного мужчины, справедливо считая его человеком образованным и тонким — не в пример ее хамоватому мужу и сыновьям, что вышагивают сейчас по улицам вместе с другими чернорубашечниками; а поздно вечером, когда все они садятся за стол и хвастливо вспоминают свой великий день, она думает об учтивом соседе и его благородных манерах, так не похожих на хамоватые замашки ее семейства, и чувствует себя ужасно одинокой. Угадывает несходство и погружается в меланхолическое смирение. Гомосексуалиста тем же вечером берут под стражу. Взяв заранее приготовленный чемоданчик, он позволяет себя увести.
Читать дальше