Тибор Дери - Воображаемый репортаж об одном американском поп-фестивале

Примерно через неделю после того, как они переехали в Пешт, инженер взял в свои руки воспитание собаки, вернее, приучение ее к новой, городской жизни. Времени у него хватало, он уже не ходил на службу. В середине октября его неожиданно сняли с должности управляющего заводов горного оборудования и нового назначения пока не дали. Распоряжение, явившееся для Анчи такой же неожиданностью, как если бы его покинула жена после двадцати восьми лет счастливой семейной жизни, никак не было объяснено; ходили, правда, неопределенные сплетни на этот счет, однако Анча им веры давать не хотел. Еще в августе он уволил с дисциплинарным взысканием одного служащего, выдвиженца, близко якобы знавшего некоего крупного деятеля: говорили, будто бы он-то и «сковырнул» Анчу, дав ему неблагоприятную характеристику, которая пришлась кстати всегда готовому к услугам приятелю из соответствующего отдела министерства. Стоит ли говорить, что инженера и на сей раз подвело уже описанное нами маниакальное чувство ответственности, тот донкихотский его идеал, в свете которого даже маленькое, с муху, мошенничество выглядит огромным, как слон, преступлением и человек, пойманный на подлости, тотчас именуется подлецом, — вот уж поистине гипербола, достойная всяческого осуждения. Уволенный служащий присвоил всего-навсего четыре тысячи форинтов да на две тысячи украл запасных частей, но Анча в смехотворном своем усердии даже после вмешательства министерства не склонен был замять это комически пустяковое дело, которое любой трезво мыслящий реалист уладил бы одним мановением руки. Непостижимая щепетильность… Не стоит больше тратить и слов на нее.

Отстранение от должности хотя и сильно подкосило Анчу, но все же не сбило с ног, поскольку явно злонамеренным шепоткам он не верил. Инженер искал ошибку в себе и, как это всегда бывает с совестливыми людьми, обнаружил их великое множество. Самоанализом он занимался обычно в обществе собаки во время их долгих прогулок вдвоем по нижней набережной, у самого Дуная. Ни трамвай, ни машины не будоражили здесь нервы Ники, и она могла всласть отдаваться на волю фантазии и мышц, а также заводить полезные знакомства с собаками разных пород и рангов. Правда, набережная была вымощена камнем и, значит, менее удобна для стремительного, пружинистого бега, чем холмы Чобанки, но чуть выше по течению, за церковью, на Пожоньском проспекте, попадались кое-где и пустыри с клочками порыжелой травы, чахлой акацией, мягкой песчаной почвой.

Стоял прекрасный теплый октябрь, ласковый осенний запах воды отмыл пропитанный сажей городской воздух, да и будайские горы, окрашенные багрецом, изредка посылали сюда с того берега пахнувший прелой листвою привет. Вечером, когда загорались фонари, воды Дуная покачивали на себе их отражения лунного цвета, если же подымался ветер, разбивали их на узкие золотые взблески, вольно разбегавшиеся на гребнях легкой зыби между двух берегов. Иногда к их вечерней прогулке присоединялся новый знакомый, новый, конечно, с точки зрения Ники, ибо это был, как мы сейчас увидим, старый, задушевный друг инженера. Исполин чуть ли не двухметрового роста, с круглым черепом, покрытым ежиком никогда не знавших шляпы волос, с толстым мясистым носом и оттопыренными ушами — которыми, к вящей радости детворы и более простодушной части взрослых, умел с удивительной ловкостью двигать взад и вперед, вверх и вниз, как будто располагал какими-то специальными мышцами, — однажды вечером присоединился к инженеру, вышедшему из подъезда на прогулку, и своей внушительной массой, должно быть, испугал собаку; Ники, увидев его, внезапно отскочила назад, попятилась и, следуя известному уже принципу самовнушения, подняла отчаянный лай.

Человек повернулся и некоторое время молча смотрел на маленькую растревоженную собачонку.

— Твоя? — спросил он инженера.

За всю прогулку, последовавшую после того, как инженер утвердительно ответил на этот лаконичный вопрос, великан сказал немногим больше; поэтому-то мы и выделили это слово в прямую речь, дабы убедить читателя в том, что новый герой наш не был нем от роду. Винце Йедеш-Молнар — так его звали — прежде был шахтером и работал в Шалготарьянском угольном бассейне, причем долгое время под началом старого Анчи, покуда в сорок седьмом году коммунистическая партия не послала его в Пешт, в вечерний университет, назначив советником-практиком в конструкторское бюро завода горного оборудования. С Анчей они были знакомы с детских лет и теперь, на заводе, еще упрочили тонкие нити подростковой дружбы.