Тибор Дери - Воображаемый репортаж об одном американском поп-фестивале

— А мадьяры?

— И мадьяры пришли, — сказал Йожеф. — Поддерживая вместе с Арнульфом сначала Сватоплука, потом — греков, они дважды нападали на болгар и печенегов, но оба раза были отброшены, пока, наконец, в восемьсот девяносто шестом году…

— А ты, мадьяр, когда, наконец, в своей Мадьярии поселился? — спросил Мануэль.

— Я, наоборот, выселился, — сказал Йожеф. — Четырнадцати лет, в тысяча девятьсот пятьдесят шестом, во время не великого, а малого переселения народов…

Дождь все шел, то утихая, то припуская сильнее. Кто-то, голый до пояса и худой, пробежал в полотняных шортах мимо входа в палатку. Шорты были скроены из stars and stripes, звездно-полосатого американского флага; на большом пальце ноги радужно поблескивало кольцо со стразом. [7] Страз — поддельный бриллиант. За ним, крича, бежало еще несколько сот человек. Все, произносимое соло на авансцене, здесь, в Монтане, вплеталось в общий мощный звуковой фон, которым трехсоттысячная масса людей, как защитным занавесом, отгораживалась от внешнего мира. Они не ведали, что внешний мир уже давно в них самих, пропитав, промочив их, как дождик, который упорно не желал униматься. «Дождь все пуще поливает, Кошут шляпу надевает».

— …четырнадцати лет, под родительским крылышком, в такой же вот дождь ночью пересек границу; ханшагские [8] Xаншаг — торфяная равнина на северо-западе Венгрии. мочажины вот так же хлюпали под ногами, и тоже холод был… — сказал Йожеф.

— Холод собачий, бедный Йожеф, — сказал Мануэль. — А зачем вы границу перешли?

— Свободы искали, — сказал Йожеф.

— Собачий холод, — сказал Мануэль. — И что, же, нашли?

— Не знаю, — сказал Йожеф.

— Ну, ясно, — осклабился Мануэль. — Где же вы ее искали?

— Сначала в Англии, — сказал Йожеф. — После того как коренное кельтское население было покорено римлянами, а их четыреста лет спустя прогнали англы, англов же — саксы, а саксов — даны, в стране по прошествии следующих пяти веков окончательно утвердилось господство норманнов. Ну, а позже оставалось истребить только индейцев в Северной Америке. В' этом я еще не участвовал. Отцу в схватке с англосаксонскими племенами верх взять, однако, не удалось, и мать вскоре тоже последовала за ним в могилу. Родились оба на упомянутом уже Надьалфёльде, в той его части, что зовется Кишкуншаг.

— Что вздыхаешь, бедняга Йожеф, — сказал Мануэль.

— Господи, поесть бы того замечательного алфёльдского супа с лапшой, — сказал Йожеф. — Его еще картошкой заправляют, а лапша обжаривается предварительно в сале, потом посолить-поперчить как следует… Ни разу не пробовал с тех пор, как уехали.

— И не попробуешь, — сказал Мануэль.

Хотя дождь лил, перед палаткой по узкому деревянному настилу, проложенному по глубокой грязи, вдаль, к эстраде, двигались и двигались длинные ряды людей.

— Родину сменил — и желудок надо поменять, — сказал Мануэль.

Первый, объявленный около полуночи рок-ансамбль пришлось со всем музыкальным снаряжением перенести подъемным краном на подмостки над головами слушателей. Музыканты не сумели пробиться через плотное кольцо из десятков тысяч человек. Уже зажглись юпитеры: шесть наклонно поднятых опор непрерывно извергали свою добела раскаленную плазму с пятидесятиметровой высоты.

— Но из всей трехсоттысячной толпы концерт могли слушать только тысяч десять — двенадцать, — сказал Йожеф. — Те, кто заняли место на ближних уступах холмов, окружавших помост.

— И большая часть радиоусилителей отказала: кабели подмокли, — сказал Йожеф.

— Тщетно, — сказал Йожеф, — люди сидели и часами ждали в грязи и холоде, виднелись только черные провалы ртов, а пения не было слышно. Это сумасшедшее сияние юпитеров…

— И ты здесь? — спросил Рене.

Йожеф посветил карманным фонариком ему в лицо.

— Как видишь, — сказал он.

— Гм, странно, — хмыкнул Рене. — Жена твоя сказала, ты дома остался.

— Ты видел ее? — спросил Йожеф. — Когда?

— Когда? — сказал Рене. — Когда. Сегодня утром. А может, уже днем.

— Где?

— Не помню, — сказал Рене. — Здесь где-то.

— Где — здесь? — спросил Йожеф. — Проветри мозги получше, если только окончательно не загазовался. В палатке видел?

— Нет, не в палатке, — сказал Рене. — Тут где-то, на воздухе. Да, под открытым небом. Лило с нее в три ручья, с бедняжки. Я тоже весь мокрый был.

— Фу, чтоб тебя, — сказал Йожеф. — Она одна была или в компании?

— Вполне возможно, что одна, — сказал Рене. — Не помню. А может, в компании.